Верона подумала о Форбсе с сестринской нежностью и сожалением.
– Он просто… никогда не владел моим сердцем, – прошептала она.
– А теперь, – сказал Стефан, – что теперь? Он взял свои очки и медленно надел их. Затем посмотрел на Верону и сжал губы. Ее маленькое изможденное лицо снова стало бесцветным.
– Что же теперь? – безжалостно повторил Стефан.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Верона, и в ее больших глазах мелькнул страх.
– Я хочу сказать, что это очевидно, что ты должна принять еще одно большое решение, Верона. Ты снова находишься в критическом положении, моя дорогая. Другими словами, когда ты оставила меня и ушла к Форбсу… или, точнее, когда я заставил тебя уйти к Форбсу, – это было большой ошибкой. Сделаешь ли ты еще одну ошибку, решишь ли ты вернуться к нему теперь? Или ты пойдешь со мной?
Молчание. Ее зрачки так увеличились, что глаза казались черными. Она дрожала, шепча:
– О, Стефан…
Стефан бросил ее руку и встал.
– Нет, ты не можешь и дальше продолжать трусить, Верона. Твое замужество – это фарс, и я знаю, что мне не хватает тебя. Ты должна исправить свою ошибку: оставить Форбса и уйти ко мне.
Прошло довольно много времени, прежде чем Верона заговорила. Она лежала, покрытая одеялами до самого подбородка, все еще неспособная справиться с нервной дрожью и все еще ощущая необычную боль в области сердца и странную боль в правой руке.
– Мне кажется, я действительно больна. Я думаю, все это уж слишком для меня… – думала Верона.
Стефан ходил из угла в угол, куря сигарету, то и дело посматривая на нее. Верона глядела на него с любовью и почти с обожанием.
Итак, они должны были принять решение. Его ультиматум звучал в ее голове снова и снова, как будто это был голос самой судьбы: «Ты должна исправить свою ошибку: оставить Форбса и уйти ко мне».
Оставить Форбса! Бедного Форбса, за которого она никогда не должна была выходить замуж и которому никогда не следовало бы уговаривать ее сделать это, зная, что она любила кого-то другого. Верона так хотела, чтобы он был счастлив. Она так старалась. Но это не удалось. Только Форбс все еще любил ее. Как он воспримет их развод? Верона быстро представила себе, как на следующей неделе Форбс приедет в Англию, как ее родители скажут ему, что Верона ушла к другому. Какой это был бы удар для него. Он был бы смертельно оскорблен, возмущен, что она так отплатила ему за его доброту и терпение. Его гордость была бы оскорблена. Его любовь даже могла превратиться в отвращение и презрение. А его мать, его сестра – они были бы в ужасе. Они бы не поверили, что кто-то может оставить их прекрасного Форбса, который был для них всем, чем только может быть человек.
И ее собственные мать и отец – стареющие люди – Верона была их единственным ребенком, и они отдали ей всю свою любовь. Это нанесло бы им удар. Особенно маме, которая всегда ненавидела Стефана Беста. Даже сейчас, когда он стал известным художником и мог зарабатывать кучу денег, они бы не захотели, чтобы он был причиной развода их дочери с Форбсом. И, кроме того, они были религиозны и чтили условности. Они могли лояльно относиться к разводам других, но не к разводу собственной дочери.
Мысли крутились в голове Вероны, и чувства переполняли ее. То ее бросало в жар от мысли, что она может навсегда остаться со Стефаном, то она леденела от отчаяния, когда представляла, сколько несчастья она могла причинить своим близким, выбрав этот путь.
Наконец она подумала о Стефане Колдере. Что бы он сказал по этому поводу? Что бы он посоветовал ей? Она знала ответ. Он бы посоветовал ей подумать и поступить правильно. Он бы никогда не посоветовал ей убежать со Стефаном Бестом.
И все же… какое блаженство: покончить со страданиями и этим чувством, что жизнь погублена навсегда. Наконец-то быть вместе со Стефаном Бестом. Сразу после развода он женился бы на ней. Быть его женой было бы небесным счастьем.
Неожиданно Стефан остановился и больше не ходил из угла в угол, бросил свою сигарету в пустой камин, подошел и снова сел на край кровати. С бесконечной нежностью он смотрел на Верону сверху вниз и правой рукой легко гладил ее виски и прекрасные волосы, которые он так любил и так часто рисовал.
– Моя дорогая, – сказал он. – Я знаю, что происходит в твоей чудной маленькой головке. Ты любишь меня и хочешь уйти со мной, но ты не хочешь обидеть своего мужа. Ведь так?
Верона вытащила одну руку и схватила своими холодными пальцами его сильную и теплую руку. Она прижала ее к своему лицу, мучаясь своими сомнениями.
– Да. Ты прав. Как раз об этом я и думаю.
– Я не могу притворяться и делать вид, что я очень волнуюсь о Форбсе, – сказал Стефан. – Ты принадлежишь мне. Ты всегда была моей. Я отпустил тебя, потому что верил, что так будет лучше. А он никогда не должен был допускать этого. Так что ему придется винить только себя.
Никакого ответа от Вероны. Она, казалось, не собиралась спорить. Тогда Стефан прибавил:
– Здесь есть и другая сторона вопроса. Ты не очень подходишь Форбсу. В самом начале я сказал тебе, что из тебя никогда не получится жена военного. Ты принадлежишь моему миру, а не его. Он еще молод и найдет себе другую жену. Кого-нибудь, кому будет нравиться его сопровождать. Он будет намного счастливее. А с тобой он никогда не был по-настоящему счастлив.
Верона беззвучно кивнула. Да, это правда. Она никогда не могла стать такой женой, которая была нужна майору – нет, теперь подполковнику Джеффертону. Она бы никогда не смогла быть ничем, кроме как помехой для его карьеры. А Форбс мог бы запросто найти такую девушку, которая стала бы для него идеальной женой и товарищем. Стефан был прав.
Тогда Верона посмотрела на него.
– Если я действительно оставлю Форбса и уйду к тебе, не буду ли я тебе обузой, Стефан? Я уже не такая крепкая, как была когда-то.
Стефан снова взял ее за руки и поцеловал в губы долгим и крепким поцелуем. Наконец он сказал:
– Я люблю тебя, Верона. Я говорю тебе еще раз: у меня никого нет, кроме тебя. Я хочу, чтобы ты вышла за меня, как только Форбс освободит тебя. Пойдем со мной, моя дорогая. Не возвращайся к нему и не мучай себя. Это не принесет счастья ни тебе, ни ему. Я увезу тебя за границу. Ты поедешь со мной в Испанию, на юг. Ты поправишься и станешь сильной. В это время в Андалузии прекрасное солнце. Ты не будешь болеть, как в Египте. Ты скоро снова поправишься.
Верона часто дышала у него на руках, внезапно осознав свое огромное счастье.
Поехать в Испанию со Стефаном – какое небесное блаженство!
Его губы нежно ласкали ее глаза, губы, длинную белую шею, которую он любил.
– Ты часть меня, моя любимая. Нам было предназначено судьбой, в конце концов, соединиться.
Верона кивнула.
– Да… да…
– Я не отрицаю, я пытался забыть тебя. Я не отрицаю того, что занимался любовью с другими женщинами. Но ты знаешь те слова, которые я как-то читал тебе из книги Эрнеста Доусона:
«Когда пир окончен, и лампы угасают, появляется твоя тень. Динара! Ночь – твоя!» Появляется твоя тень, Верона… – Стефан тихо засмеялся и посмотрел на Верону поверх своих очков. – Да, ты никогда не оставляла меня в покое, моя девочка. Прости меня, если я причинил тебе боль, в те далекие дни я не представлял, что случится в будущем. Сейчас я ясно вижу, что все дороги вели обратно к тебе. Скажи, что ты пойдешь со мной, Верона.
Верона снова глубоко вздохнула. Стефан еще раз принял за нее решение. Она прошептала:
– Да, я пойду… пойду!..
Какое-то мгновение Стефан испытывал величайшее счастье в своей жизни. Он целовал милые алые губы. Он чувствовал объятия ее тонких молодых рук, которые становились все крепче, и дрожание ее хрупкого тела, совсем близко от него.
И он понял, что ни его успехи в живописи, ни карьера, ни все его заказы не стоили этого единственного мига – встречи с любовью потерянной – и вновь обретенной.