В Чертоге Лампад все зажужжали вокруг них, как мухи, наперебой высказывая свои пустые соболезнования. Братья-близнецы Редвин приложились к руке Серсеи, их отец расцеловал ее в обе щеки. Галлин-Пиромант пообещал, что в день, когда усопший отбудет на запад, над городом загорится огненная десница. Лорд Джайлс, перебарывая кашель, поведал, что нанятый им ваятель поставит памятник лорду Тайвину, дабы тот нес вечное бдение у Львиных ворот. Сир Ламберт Торнберри, с нашлепкой на правом глазу, поклялся, что не снимет ее, пока не принесет королеве голову злодея-карлика.
Не успела Серсея отвязаться от этого дурня, как ее атаковала Фалиса Стокворт вместе с мужем, сиром Бальманом Берчем.
— Моя леди-мать шлет свои соболезнования вашему величеству. У Лоллис вот-вот начнутся роды, и матушка не может оставить ее. Она молит вас о прощении и просит… она ведь так почитала вашего покойного батюшку… Если у сестры будет мальчик, дозволит ли ваше величество назвать его Тайвином?
Серсея опешила.
— Вашу полоумную сестру обесчестила половина Королевской Гавани, а Танда хочет назвать ее ублюдка в честь моего лорда-отца? Ну уж нет.
Фалиса отпрянула назад, словно получила пощечину, но ее муж, разгладив густые белокурые усы, молвил невозмутимо:
— Я так и сказал леди Танде. Мы подыщем сыну Лоллис более подходящее имя, даю вам слово.
— Уж потрудитесь, сир. — Серсея отвернулась от них и увидела, что Томмен попал в тиски Маргери Тирелл и ее бабки. Королеву Шипов из-за ее малого роста она в первый миг тоже приняла за ребенка. Спеша освободить сына из цепких розовых кустов, она оказалась лицом к лицу с дядей. Серсея напомнила ему, что они должны встретиться позже, и сир Киван, устало склонив голову, попросил разрешения удалиться. Лансель мог служить живой картинкой к поговорке «одной ногой в могиле». Неясно лишь, выкарабкивается он наверх или скоро ляжет в нее окончательно.
Серсея заставила себя улыбнуться.
— Рада видеть тебя в столь добром здравии, Лансель. Мейстер Баллабар приносил нам неутешительные вести, и мы опасались за твою жизнь. Но теперь, пожалуй, ты скоро отправишься в Дарри, чтобы вступить в права лорда. — Ее отец, желая умаслить своего брата Кивана, сделал Ланселя лордом после битвы на Черноводной.
— Пока еще нет. В моем замке засели разбойники, — ответил кузен голосом хлипким, как усики над его верхней губой. Волосы у него побелели, но усики сохранили песочный цвет. Серсея часто видела их вблизи, пока мальчик добросовестно трудился, лежа на ней. Точно грязью намазаны — она, бывало, все грозилась поплевать и стереть их. — Отец говорит, что речные земли нуждаются в твердой руке.
Жаль в таком случае, что им достанешься ты.
— К тому же тебе предстоит жениться, — произнесла она вслух с улыбкой.
Изнуренное лицо молодого рыцаря помрачнело.
— На девице Фрей, и не по моему выбору. Вернее, даже не на девице — на вдове. С материнской стороны она Дарри. Отец говорит, что крестьяне благодаря этому будут больше меня любить, но ведь они все перебиты, крестьяне. — Он сделал движение, чтобы взять ее за руку. — Это жестоко, Серсея. Ваше величество знает мою любовь…
— К дому Ланнистеров, — договорила она за него. — Никто в ней не сомневается, Лансель. Пусть жена подарит тебе крепких сыновей. — Однако будет лучше, если свадьбу устроит не ее лорд-дедушка. — Я знаю, ты свершишь много славных дел в Дарри.
Лансель с несчастным видом кивнул.
— Когда все думали, что я при смерти, отец привел ко мне верховного септона. — Глаза ее кузена влажно блестели — глаза ребенка на лице старика. — Это святой человек. Он сказал, что Матерь помиловала меня, дабы я мог искупить свои грехи.
Любопытно, как он намерен искупать ее грехи. Она совершила ошибку, посвятив его в рыцари, и еще больше ошиблась, когда легла с ним в постель. Лансель — слабый тростник, и его новообретенная святость ей совсем не по вкусу. Он был куда забавнее, когда строил из себя Джейме. Что этот плакса наговорил верховному септону? И что он расскажет маленькой Фрей, оказавшись с ней в темноте под одним одеялом? Если он исповедался, что спал с ней, это еще полбеды. Мужчины любят прилгнуть о своих победах — можно приписать это похвальбе юнца, сраженного ее красотой. Но если он вздумает болтать о Роберте и чаше с крепким вином…