— В день наречения имени. Отец послал меня за вами. Он хочет вас видеть.
— Ну что ж, вот он я. Лорд Горольд может приходить и любоваться мной, сколько ему угодно. — Эйерон взял у Раса кожаный мех со свежей морской водой, откупорил его и отпил глоток.
— Я должен доставить вас в замок, — настаивал молодой Горменд, не сходя с коня.
Боится слезть, чтобы не замочить сапоги.
— Я занят божьим делом. — Эйерон не привык, чтобы мелкие лорды им помыкали.
— К Горольду прилетела птица, — сказал тогда Спарр.
— Мейстерская птица, с Пайка, — подтвердил Горменд.
Черные крылья, черные вести.
— Вороны летают над солью и камнем. Если вам нужно мне что-то сказать, говорите здесь.
— Эта весть предназначена только для твоих ушей, Мокроголовый, — ответил Спарр. — При других я не хочу говорить об этом.
— Эти «другие» — мои утопленники, слуги божьи, как и я сам. У меня нет от них секретов, как и от бога, у чьих священных вод я стою.
Всадники переглянулись.
— Скажи ему, — сказал Спарр. Юноша в красном плаще собрался с духом и брякнул без всяких обиняков:
— Король умер.
Всего два слова, но самое море всколыхнулось, когда он их произнес.
Четверо королей было в Вестеросе, но Эйерон и не спрашивая знал, о ком речь. Железными островами правил Бейлон Грейджой и никто иной. Король умер… как это возможно? И одной луны не прошло, как Эйерон виделся со своим старшим братом, вернувшись после набега на Каменный Берег. Седые волосы Бейлона наполовину побелели, пока его не было, и сгорбился он еще сильнее, чем прежде, но при всем при том совсем не казался больным.
Жизнь Эйерона Грейджоя держалась на двух могучих столпах, и два коротких слова только что подкосили один из них. Теперь у меня остался только Утонувший Бог. Да сделает он меня таким же сильным и неутомимым, как море.
— Расскажите мне, как умер мой брат.
— Его величество упал с моста на Пайке и разбился о скалы внизу.
Твердыня Грейджоев стоит на утесах, торчащих из моря. Ее строения и башни соединяются между собой мостами — и каменными, и веревочными, с настилом из досок.
— Это случилось во время шторма? — спросил Эйерон.
— Да, — сказал юноша.
— Штормовой Бог низверг его в пучину, — объявил жрец. Тысячу тысяч лет между морем и небом идет война. Море породило Железных Людей и рыбу, которая питает их даже зимой, штормы же порождают только горе и скорбь. — Мой брат Бейлон вернул нам былое величие, и это разгневало Штормового Бога. Теперь брат пирует в водных чертогах Утонувшего Бога, и служат ему русалки. Его труд предстоит завершить нам, оставшимся в этой сухой и унылой юдоли. — Жрец снова закупорил пробкой мех с водой. — Я поговорю с твоим лордом-отцом. Далеко ли отсюда до Хаммерхорна?
— Шесть лиг. Вы можете сесть со мной на коня.
— Один скачет быстрей, чем двое. Отдай мне своего коня, и да благословит тебя Утонувший Бог.
— Возьмите моего, — предложил Стеффарион Спарр.
— Нет. У него конь сильнее. Слезай, парень.
Юноша, чуть-чуть поколебавшись, слез и взял коня под уздцы. Эйерон поставил босую темную ногу в стремя и сел. Он не жаловал лошадей — твари с зеленых земель, одно баловство от них, — но необходимость вынуждала его ехать верхом. Черные крылья, черные вести. Он чувствовал, что надвигается шторм, а штормы приносят одно только зло.
— Ждите меня в Пебблтоне, у башни лорда Мерлина, — сказал он утопленникам, поворачивая коня.
Узкая тропа, то и дело исчезавшая под копытами, вела через холмы, леса и каменистые ущелья. Большой Вик, самый крупный из Железных островов, так велик, что из некоторых господских поместий священного моря вовсе не видно. Взять хоть Горольда Гудбразера — его замок стоит в Гольцах, так далеко от царства Утонувшего Бога, как только возможно на островах. Люди Горольда работают в рудниках, глубоко под землей, — кое-кто так и умирает, ни разу не увидав соленой воды. Надо ли удивляться тому, что они и на людей-то мало похожи?
В пути Эйерон думал о своих братьях.
У Квеллона Грейджоя, властителя Железных островов, было девять сыновей. Харлон, Квентон и Донел родились от первой жены, Стонтри. Бейлон, Эурон, Виктарион, Урригон и Эйерон — от второй, из рода Сандерли с Солтклифа. В третий раз лорд Квеллон женился на девице с зеленых земель, которая родила ему хворого и слабоумного сына по имени Робин, о котором лучше забыть. Квентона и Донела, умерших в младенчестве, жрец тоже не помнил, Харлона вспоминал смутно — тот, серолицый, сидел в башне без окон и разговаривал шепотом, а потом и вовсе умолк, когда серая хворь превратила в камень его язык и губы. Когда-нибудь мы попируем в чертогах Утонувшего Бога, думал Эйерон, — мы четверо и Урри.