Совершенно верно. Вообще, принадлежность моей повести к жанру, который принято теперь называть поп fiction, обязывает меня подтвердить, что все имена и фамилии здесь — подлинные, как и все изображенные в ней события были на самом деле и могут быть подтверждены документально, за исключением разве что сновидений.
Я сам не на шутку озабочен тем, что один из персонажей моей повести существует как бы анонимно, то есть не назван своим именем и своей фамилией.
Но у меня есть вполне уважительная причина соблюдать эту анонимность, во всяком случае — до поры, до времени.
Дело вот в чем.
Однажды, будучи в очередной командировке в Вой-Воже, я попытался уточнить цифру выполнения плана по нефтедобыче, и мне в конторе промысла сказали, что сейчас, к сожалению, плановик отлучился, но к концу дня он обязательно появится, и мне сообщат эту цифру по телефону — вы где остановились? в гостинице? — нет, сказал я, у одного знакомого, но у него есть дома телефон, так что позвоните туда — я назвал фамилию.
— А-а, это тот, который убил собаку?
— Какую еще собаку? Чью собаку?
— Да ничью… она забежала к нему во двор, а он ее и убил палкой. Весь Вой-Вож смотрел, как он ее убивал. Визгу было!..
И еще в одном месте я как-то назвал дом, где остановился, и там тоже среагировали однозначно: а-а, это где собаку убили…
Признаться, я был смущен таким необычным реагажем. Я уже понял, что тут нет случайной ошибки или совпадения.
Не стану корчить из себя заядлого собачника, хотя на протяжении жизни в моем доме водились собаки, и я любил их, и тем более проникся к ним уважением позже, когда след овчарки Люси, рыжей Люськи, которая в раннем детстве катала меня на санках, — когда ее след вдруг обнаружился в архивной папке Комитета госбезопасности.
Вернувшись вечером в дом у околицы Вой-Вожа, где жил мой знакомый, коллега по литературным занятиям, я прямо спросил его: что за собака? где собака зарыта?
— Да здесь же и зарыл, край двора, у забора… — не стал отнекиваться он. — Понимаешь, забежала на баз какая-то гавка, ничья вроде… бегает туда-сюда, воет, может статься, что и бешенная, а ведь у меня в доме дети… я ее гнал-гнал, ни в какую… А я пьяный был, обозлился — и убил ее палкой. И все дела. Садись к столу, уже откубрено.
Через несколько лет он уехал со всей семьей в родные места, купил дом в станице, потом перебрался в краевой центр. Там он всецело посвятил себя творческой работе, выпустил несколько романов, посвященных противоборству красных и белых на Дону. Кстати, романы эти были вовсе неплохи. Он стал лауреатом, вступил в партию и даже сделался советником тогдашнего первого секретаря крайкома Медунова.
К тому времени наши представления о жизни еще более разошлись, и мы не искали встреч друг с другом, хотя, бывало, сталкивались на писательских съездах — у него под мышкой делегатская папка, и у меня такая же.
Однако, время от времени наезжая в породненные северные земли, заглядывая иногда к нефтяникам Вой-Вожа, я не упускал случая напомнить местным читателям о том, что жил среди них писатель, в ту пору мало кому известный, а теперь вот он написал несколько хороших романов — читали ль вы их? помните ли автора, своего земляка?
А они в ответ: а-а, это тот, который собаку убил…
Меня это, честно говоря, удручало настолько, что я перестал в устных беседах и на письме упоминать его фамилию.
Говорят, что у нас самый отзывчивый в мире читатель. Так ли это на самом деле? Ведь вот как бывает: ты им — про книги, а они в ответ: у попа была собака…
Помню, что лил дождь — холодный, промозглый. И мы с Борисом Балтером бродили заполночь в дожде где-то у Никитских ворот.
Отсюда я предположил, что это было осенью. Конечно, не худо бы уточнить дату — число, месяц, а заодно и год (какой город — помню). И еще я припоминаю, что это было после какого-то затяжного собрания писателей.
Дневников я тогда еще не вел, был молод и не обучен. Никаких старых писем, оповещений, пригласительных билетов в ящиках стола не оказалось.
Попробовал звонить в Союз писателей, но где там: их теперь расплодилось с полдюжины, и все воюют друг с другом.
Опять отправился в читальный зал листать газетные подшивки прежних лет — «Литературная газета», «Литературная Россия», шестьдесят четвертый, шестьдесят пятый, — опять нет как нет, никакого собрания не нахожу. Но ведь было! И я отлично помню, что шел дождь, и мы с Борисом Балтером скитались под дождем…