Когда секретарь вышел, Пэнки снова подпер голову руками. Прошептал чуть слышно:
- Ты сам виноват. Цезарь... Другого выхода нет...
Что-то похожее на стон вырвалось из его впалой груди.
"Поводов для оптимизма все меньше... С каждым днем растут запасы оружия, все более разрушительного и чудовищного. Земля уже прогибается под его тяжестью... Безработица, инфляция, отравление природы, насилие, терроризм, региональные военные конфликты - таков наш мир... Гибнут люди в Никарагуа, Ливане, Анголе, в бессмысленнейшей иранонракской войне. Голодают сотни миллионов в Азии, Африке, Латинской Америке, а миллиарды долларов текут на вооружения...
Лишь раз за минувшие дадцать лет я почувствовала себя по-настоящему оптимисткой. Это было в день подписания хельсинкских соглашений. Показалось, что человечество повернет на путь разума, к подлинной разрядке, мирному сосуществованию, разоружению. Я тогда еще работала в Москве. Не слишком много лет прошло, а как все изменилось..."
Мэй вздохнула, захлопнула блокнот. "Зачем пишу это? Застарелая привычка стареющей журналистки, у которой все в прошлом и ничего впереди".
Она встала, подошла к окну, подняла раму. Ночь пахнула влажной духотой. Внизу искрился россыпями огней ее ЛосАндж, который когда-то она так любила. Мэй оперлась о подоконник, бездумно вглядываясь в мерцание миллионов разноцветных искр, желто-оранжевую подсветку бульваров, багровые сполохи реклам. По хайвеям бежали реки света - поток машин не редел и к ночи.
"Что ж, город как город - нe хуже и не лучше многих других. Богатый, ярко освещенный, кичащийся роскошью, раздувающийся от гордыни и тщеславия и одновременно больной, несчастный, в червоточинах нищеты и отчаяния".
Где-то вдалеке возник стонущий звук полицейской сирены, он то замолкал, то прорывался снова - настойчивый, тревожный, остерегающий. Кто-то убегает, кто-то пытается поймать. Каждую ночь там внизу совершаются сотни преступлений. Убивают, грабят, калечат, насилуют, отравляют, давят машинами и душат в машинах. А сколько голодных, запуганных, измученных тоской, одиночеством, отчаянием в этом океане огней. Сколько готовых уйти из жизни, готовых стать преступниками. Город как город!.. Прекрасный и отвратительный. Пенящийся от наслаждений и омертвелый, опустошенный...
Зябко передернув плечами, Мэй закрыла окно. Вот и она - по-прежнему одна... Всю жизнь одна... Когда они встречались со Стивом последний раз? Когда встретятся снова и встретятся ли?.. Он продолжает балансировать на лезвии риска - донкихот конца XX века, благородный гангстер, за гoлову которого назначены награды. Чего он добился вместe со своим другом мечтателем и разорившимся миллионером Цезарем? Выход из игры их злого гения Пэнки обернулся крахом "империи". Цезарь возвратился к своим древним рукописям, Стив вынужден скрываться, а ОТРАГ продолжает существовать... Шквал разоблачительных статей, пронесшийся несколько лет назад, не причинил "змеиной норе" большого вреда. А теперь, в обстановке военной истерии, ОТРАГ стал вполне респектабельной фирмой...
Звякнул телефон. Мэй глянула на часы. Скоро одиннадцать. Уже давно ей никто не звонит в такую пору. Кто это?
А вдруг... Она схватила трубку:
- Алло.
- Мэй?.. Привет! Говорит Бен Джонс. Не забыла такого?
- О-о, Бен! Откуда ты взялся?
- Только что из Лимы. Слушай, Мэй, поразительная новость... Можно я сейчас загляну к тебе?
- Конечно, если для тебя не поздно...
- Для меня ничего никогда не поздно. Ты еще не ложилась?
- Нет... Приезжай.
В трубке щелкнуло. Мэй продолжала держать ее возле уха, но Бен, видимо, уже отключился. Она опустила трубку на аппарат, покачала головой: "И этот не изменился, даже став миллионером. Такой же суматошный и безалаберный, как двадцать лет назад. Даже не сказал, откуда звонит".
Бен появился через час. Сунул в руки Мэн какой-то сверток, чмокнул ее в ухо, опустил свой шикарный плащ на стояк для обуви.
- Повесь на вешалку, Бен.
- Неважно... Я ненадолго. Звонил из аэропорта. Но пришлось сделать крюк. В Голливуде какое-то сборище. Толпы, факелы, полиция...
- Вечером в "Чаше"[ Большой летний кинотеатр в Голливуде под открытым небом. ] должен был состояться митинг в защиту мира. Я тоже собиралась пойти.- Мэй усмехнулась,
- Правильно сделала, что не пошла... Полиция зверствует. Видел, как волокли арестованных... А это тебе,-Бен ткнул пальцем в сверток, который Мэй продолжала держать в руках,- перуанское пончо из шерсти ламы.
- Спасибо... Дай поцелую тебя.
- Ручная работа индейцев кечуа,- Бен явно был растроган,- думаю, понравится.
Мэй провела его в комнату, усадила в кресло.
- Съешь что-нибудь? Я приготовлю.
- Нет, нет и пет. Выпить могу.
- Пива?
- Лучше сок.
- С ромом?
- Сокровище мое. Давно не употребляю.
- Невозможно, Бен.
- Увы, возможно. Тут,- Бен постучал себя в грудь,- перебои, аритмия, стенокардия, гипертония, еихе что-то. Понимаешь, разбогатев, имеет смысл поберечь себя.
- Тогда пей сок и молоко. Ты неплохо выглядишь. В меру пополнел, хороший загар, кажется, и волос стало побольше...
- Тебе могу признаться. Волос мне добавили. Сделал небольшую операцию. Лысины теперь не в моде... Ты тоже неплохо выглядишь, Мэй, в твои сорок...
- Спасибо, как всегда, ты ужасно галантен, - Сколько времени мы не виделись?
- Лет десять, наверно... Последний раз - когда я приезжала в отпуск из Москвы.
- Подумать только... Как летит время! Десять лет назад я только разворачивался.
- Ты уже и тогда был миллионером. Твои джинсы сделали небывалую карьеру.
- А сейчас я одеваю полмира, Мэй. Ну, может, немного меньше... И еще,-он снизил голос,-одеваю армии. Настоящие... В наше время военные заказы-это...-он многозначительно поднял палец,-это военные заказы, сокровище мое...
- А в Перу ты что делал?
- У меня там фабрики. Было две, теперь три. Скоро будет четвертая. Сейчас там выгодно вкладывать наши зеленые бумажки. Слушай, Мэй, я к тебе в связи с этой поездкой... Лет двадцать назад, когда я еще работал в "Универсум", мне однажды пришлось снабдить Стива Роулинга кардинальским облачением из нашего кнношного гардероба. Я еще тогда нечаянно,-Бен кнхикнул,-залил подол сутаны каким-то красным соком - ну, был под мухой и залил... Стив куда-то увез облачение, потом прислал мне обрагно по почте. А потом началось... Его обвинили в убийстве кардинала Карлоса де Эспннозы. Меня тоже таскали из-за этой посылки, будь она проклята,- ничему не хотели верить.
- Я знаю,- тихо сказала Мэй.- Стив мне рассказывал.
- Так представь себе, в Лиме я встретил Карлоса де Эспинозу - того самого, из-за которого все получилось...
- И о нем знаю, Бен. Это дядя Стива. Он был кардиналом и отказался от сана. По профессии он астроном, работал в обсерватории Ватикана.
- Сейчас он профессор в университете. И понимаешь, на лекциях по астрономии он тоже твердит о мире, о борьбе зa мир. И его слушают... Ну так вот... Только ты не волнуйся. Мэй! Он мне сказал, что... Стив жив.
- Да?.. А что eму известно?
- Ты не удивлена? А я думал...
- Бен, я слышала столько небылиц о Стиве.- Мэй вздохнула, опустила голову.-Меня ничем не удивишь. Но все-таки, что ты узнал?
- Понимаешь, история поразительная. Нас познакомили в Лиме-в смысле, меня с этим дядей... В разговоре я упомянул про его тезку-кардинала, и тогда он... Короче, он сказал, что недавно видел Стива, что Стив написал книгу, что она печатается в Лиме и обязательно станет бестселлере. Там какие-то разоблачения, и эта книга-вода на мельницу борцов за мир. То есть, не в смысле, что книга - вода, а что она-документ огромного значения. Он-дядя-даже написал предисловие...- Бен выжидающе уставился на Мэй.-Странно, ты, кажется, действительно не удивлена... Тебе что-нибудь известно?
- Когда-то давно Стив думал о подобной книге.
- Но сам Стив, Мэй,-- ты знала, что он жив?
Мэй заколебалась... "Сказать или нет? Бен был и остался болтуном, но если ему известно об этой книге... И его встреча с дядей Стива. Надо же, такое совпадение..."