Выбрать главу

Мы ехали долго — сначала по освещенному фарами естественному тоннелю, который уперся в стальные колоссальной толщины ворота. Здесь нас в первый раз проверяли. Потом была подземная бетонированная дорога с искусственным светом, вторые ворота, третьи… каждый раз нас заново проверяли, и когда мы, наконец добрались до самой лаборатории, мне уже не хотелось никаких чудес. Чудо прекрасно, когда оно доступно всем, кто желает его видеть. Тут оно было секретным. Я понимал, что в наше время, когда мелкота ворует бумажники, а большие люди — идеи, иначе нельзя. Но когда меня познакомили с учеными, обязанными, согласно контракту, прожить здесь десять лет, не видя божьего света, мне стало жаль и их, и само изобретение. Не самое удачное начало для первого ростка грядущего мира.

А ведь эти ученые не были отрешенными от всего, кроме своего научного конька, стариками вроде Мильтона Анбиса. Среди них была лишь одна молодая привлекательная женщина, девушка почти.

— Вам тут не скучно? — банальная фраза, но не стану же я объяснять, что радостнее было бы видеть ее где угодно, пусть даже в пуоличном доме, только не и этой подземной тюрьме.

— Привыкла. И потом — мы смотрим не только обычные телемортоновские передачи, по нашему желанию нам показывают старые видеопленки… Вас я тоже частенько видела на экране, господин Мортон. Никогда не думала, что встречусь с вами наяву.

Куда бы я ни приходил, где бы ни находился — я был Тридентом Мортоном. Миллиардами, а не человеком. А лет через десять, если соглашусь погрузиться в анабиозный сон, эти миллиарды удесятерятся. Я буду удесятеренным Тридентом Мортоном, и пропорционально этому уменьшусь как человек. Стоит ли ради этого переноситься в будущее?..

Зал, в который мы вошли, был очень высоким, но не большим. Металлические стены, металлическая галерея с тянущимися до самого потолка приборными досками.

Почти всю площадь занимал тяжелый металлический диск диаметром в двадцать футов. Главный конструктор взобрался по винтовой лестнице на галерею. Загудели невидимые машины, налились разноцветным огнем выглядывавшие из панелей сигнальные глазки.

— Можно? — спросил сверху главный конструктор.

— Пожалуйста! — Мефистофель отошел oт диска, я инстинктивно последовал его примеру. Тишина, Потом я услышал самый обыкновенный звук — конструктор нажимал кнопку. Тяжелый диск, словно обретя крылья, медленно поплыл вверх и застыл у самого потолка.

Девушка, взяв меня за руку, повела под свободно парящий над головой металлический купол. Я невольно замедлил шаг, боясь наткнуться на преграду. Но под ним не было ничего, кроме вибрирующего чуть тепловатого воздуха.

Потом мне объясняли что-то про магнитно-гравитонные волны, а я думал о том, что ошибался во многом, а может быть, и во всем. Мир может стать иным! Я представил себе хотя бы ту же самую Индию, Индию вчерашнего дня, но уже с общедоступными гравитонными аппаратами-крыльями. Вот с неба спускается десант, спускается, чтобы обагрить кровью воды священного Ганга, но он уже никому не страшен. Десятки тысяч паломников, даже самые немощные калеки, поднимаются в небо, улетают от опасности…

Горящие танки врываются на рыночную площадь, но на ней уже никого нет, все улетели… Дивизия идет в наступление, но противник перелетает через нее — не существует больше линии фронта, наступления и контрнаступления становятся бессмыслицей. Кое-что из своих мечтаний (возможно, под влиянием шампанского) я высказал вслух.

Мефистофель засмеялся:

— Совсем неплохо, если вспомнить, как профессор Холин вначале представлял себе практическое применение своего открытия, — он похлопал главного конструктора по плечу. — А ведь он не простой ученый, даже не простой гений… когда-нибудь человечество упомянет его рядом с Эйнштейном… Помните, Артур, как вы пришли ко мне со своим первым проектом?

— Еще бы, — главный конструктор сконфуженно улыбнулся. — Домашняя хозяйка, за которой несутся вслед на грави-крыльях сделанные ею тяжелые покупки. Я ведь тогда думал только об одном — как облегчить людям жизнь… Великое вторглось само собой… Не будь Стеллы, я бы, вероятно, так и сошёл в могилу, не поняв, что открыл.

Он благодарно посмотрел на сидевшую рядом со мной девушку.

— Ну нет, — Мефистофель покачал головой. — За это вы, в первую очередь, должны сказать спасибо Лайонеллу Марру. Это он ее искал, как звезду в огромной туманности, это он ее откопал, одну-единственную среди тысяч и тысяч, способную пробить потолок современного научного мышления. И то — специальная психологическая подготовка, специальный гипноз. Почти на полгода ей пришлось забыть все прежние знания… Только тогда она приобрела способность совершить невероятнейший прыжок от парящего диска к тому, что, надеюсь, когда-то будет называться Грави-Мортоном.

— Не понял, — сказал я. — Стелла, может быть вы сами объясните, что там изобрели?

— Стены! Магнитно-гравитонные защитные стены. Формула закона уже выведена, но напрасно так восторгается господин Эрквуд — до реализации еще очень-очень далеко.

— Гравитонные стены? — переспросил я с удивлением. — Вокруг дома?..

— И такое не исключается, если кому-нибудь захочется… Но их можно воздвигнуть вокруг страны, континента, хотя бы всей планеты. Причем такие прочные, что их не пробить ни глобальной ракетой, ни ядерным взрывом.

И тогда лишь я осознал, что мое видение, в котором население целого города спаслось от бомбежки при помощи гравиаппаратов, находилось на том же мыслительном уровне, что и крылатые авоськи главного конструктора. Мир без войн, без их разъедающей щелочи, без орудий убийств, которые даже в мирное время уродуют душу, навязывая любым человеческим отношениям философию насилия, — в таком мире стоило жить. Даже мне, Триденту Мортону! Ибо тогда мои десять, а может быть, к тому времени уже сто миллиардов, можно будет раздать всем людям, не боясь, что они перегрызут друг другу горло.

В эту минуту я бесповоротно решил: анабиоз!

13

А через неделю, раскрыв вечерний выпуск “Нью-Йорк Дейли Ньюс Тайме Геральд Трибюн”, я увидел обведенную траурной рамкой первую полосу, а на ней только два слова: Рекс скончался!

На второй странице научный комментатор рассказывал, почему это произошло. Атрофированный за десятилетие мозг собаки больше не был в состоянии передавать функциональные команды моторным системам.

Слабо действовали сердце и печень, не говоря уж о том, что Рекс совершенно разучился есть, пить, двигать лапами. Была сделана попытка искусственного питания, но и это не помогло: не получая команд от соответствующего центра в мозгу, бездействовал желудочно-пищеварительный тракт. Под статьей была фотография Рекса в памятный мне момент, когда он пробовал встать, но так и не смог. А ниже — другая статья, автором которой являлся всемирно известный русский специалист по мозговым биотокам. Первый шоковый момент пробуждения — объяснял он этот феномен — сопровождался короткой вспышкой, когда мозг пытался восстановить систему обоюдных связей. Но ему, к сожалению, не удалось. В сущности, Рекс уже минуту спустя перестал функционировать как живой организм.

Слава богу, на этом научная терминология кончилась.

Дальше шли, совсем как при кончине знаменитых кинозвезд, воспоминания очевидцев о личной жизни Рекса — какие блюда он больше всего любил, с кем из дворовых собак дружил, да еще трогательная история, как Мильтон Аябис нашел однажды крошечного, брошенного хозяевами щенка у порога своей тогда еще маленькой частной лаборатории и тут же воскликнул: “С помощью этой собаки я докажу, что анабиоз возможен!” Все это, с соответствующими фотографиями, занимало еще четыре страницы и кончалось прочувственным некрологом Всеамериканского общества защиты животных.

Бедный Рекс! — подумал я. — Отдать свою собачью жизнь, и за что? Чтобы человек, спасаясь от результата содеянных им же гадостей, имел возможность уйти в будущее и продолжать там гадить.

Бедный Трид!

Отдав должное своим собратьям, я, как всякий эгоист, тут же подумал о себе. Вот и захлопнулась последняя лазейка, Трид. А сейчас одно из двух. Или признавайся, что ты жалкий трус, недостойный плюнуть даже самому себе в рожу. Признайся и примирись с жизнью — раз ты такой, значит, не так уж страшно пробарахтаться в грязи и тине еще годков тридцать.