Ольф вернулся, как и обещал, в середине сентября — загорелый, отдохнувший, нетерпеливый. Он отчаянно стосковался по физике и в первый же вечер устроил Дмитрию допрос с пристрастием. Он удивился, как много успел Дмитрий сделать за лето.
— Ты здорово поработал, — с завистью сказал Ольф.
— Пожалуй, — согласился Дмитрий.
Он не выглядел особенно усталым, только похудел и был какой-то вялый.
Они тогда отлично провели вечер, выпили по бутылке сухого вина, закусывая красной икрой, привезенной Ольфом.
И уже на следующее утро Ольф набросился на работу. Ему пришлось немало постараться, чтобы влезть в то, что успел сделать Дмитрий.
Они великолепно работали до самой зимы, и опять, казалось, удача не покидает их. А потом, когда они увидели, что их уравнения не удовлетворяют закону сохранения комбинированной четности, Ольф понял, что это настоящая катастрофа. Для него, по крайней мере.
Он не мог больше заставить себя сесть за работу и искать ошибку, хотя мучительно было видеть, как Дмитрий один занимается этим. Один, вот уже полтора месяца. Дмитрий ничего не говорил ему и ни разу даже взглядом не упрекнул его, но от этого было не легче. Ольф чувствовал себя предателем, однако ничего не мог поделать с собой. Он больше не верил в эту работу.
4
Хуже всего было вставать по утрам. Я заводил будильник до отказа и просыпался только к концу его пронзительной трели. А из-за Ольфа мне приходилось вставать на пятнадцать минут раньше. На него звон будильника действовал не больше, чем писк комара. Вероятно, он преспокойно мог бы спать на колокольне Ивана Великого во время пасхальной службы.
И эти пятнадцать минут мне были нужны, чтобы разбудить его. Обычно я начинал с того, что открывал окно и сдергивал с Ольфа одеяло, потом тряс его за плечи и говорил прямо в ухо:
— Вставай, уже пора.
Ольф, конечно, не отзывался.
И сегодня было то же самое.
Я посмотрел в окно. Шел мокрый снег, было слякотно, сыро и мерзко. Март в Москве — довольно противный месяц. Каждый второй ходит с насморком, отовсюду доносятся шмыганье, чиханье и разноголосые кашли.
Ольф лежал на диване в позе невинного младенца и продолжал безмятежно спать. Я начал трясти его. Он отчетливо сказал:
— Сейчас встаю.
Ольф говорил так всегда, но, если бы я поверил ему и оставил в покое, он мог бы проспать и до обеда. И я продолжал трясти его еще сильнее.
— Ольф, да вставай же, пора.
— Угу, — сказал он и открыл глаза. Но я знал, что он ничего не видит и не понимает. Мне не раз приходилось замечать, как он спит на лекциях с открытыми глазами.
Теперь его надо было посадить, что мне не сразу удалось. Ольф сидел, скрестив руки на груди, сжавшись в клубок от холода, смотрел на меня и ждал, когда я отвернусь, чтобы тут же лечь снова. Тогда пришлось бы начинать все сначала, и я не отворачивался и сердито сказал:
— Не валяй дурака, времени нет.
— Да я же встаю, — убежденно сказал Ольф и тут же закрыл глаза и стал валиться на бок — он уже опять спал.
Я вовремя ухватил его за костлявое плечо, встряхнул и сунул ему в рот сигарету. Он почмокал губами, удобнее ухватил сигарету и опять заснул. Тогда я прислонил его к стене, нашел спички, зажег и опять встряхнул его. Ольф открыл глаза, сообразил, что я даю ему прикурить, и сунулся лицом к огню. Сделав две затяжки, он взглянул на меня почти осмысленно и убедительным голосом сказал:
— Все. Я уже встал.
Я все-таки не поверил ему — уж очень он старался убедить меня в том, что он уже встал. Ольф знал, что я не отстану от него, пока он не будет стоять на ногах, и стал покорно слезать с дивана. Я подозрительно посмотрел на него — Ольф заискивающе ухмыльнулся мне и затянулся сигаретой. Тут же один его глаз стал закрываться, но другим он продолжал усиленно смотреть на меня, покачиваясь взад и вперед.
Я сказал:
— Старый тампон убрать, новый поставить.
— Что? — удивленно спросил Ольф, широко раскрыв оба глаза.
Если бы я сказал ему, что уже половина девятого и мы опаздываем, Ольф согласно кивнул бы и тут же снова заснул. Только такими нелепостями и можно было заставить его мыслить.
И я увидел, что Ольф уже и в самом деле не спит, потому что он спросил совершенно нормальным человеческим голосом:
— Сколько?
— Половина.
— А… — с сожалением сказал Ольф. — Вас понял.
Я пошел умываться и мысленно стал просматривать сегодняшнее расписание. Практикум до трех. Если постараться, можно выгадать час-полтора, задачка не очень сложная. В пять — спецсеминар на кафедре. Перед этим придется еще кое-что просмотреть в читалке. Час? Пожалуй, маловато. Значит, все-таки до трех… Потом… А впрочем, к чему загадывать, все равно будет что-то непредвиденное. Вот только непредвиденных денег ждать не приходится. Денег было всего рубль с мелочью, а до пенсии еще целых три дня. Придется у, кого-то занять… Легко сказать — у кого-то. У кого сейчас могут быть деньги?
— Слушай, — спросил я Ольфа, — как твои финансы?
Ольф пошарил в карманах, вытащил металлический рубль и подбросил его на ладони.
— И это все?
— Увы и ах.
Мы не стали завтракать — времени уже не было — и бодро помчались на факультет.
Задача мне попалась не очень сложная и неинтересная, но надо было сделать много измерений и потом обработать их, и я старался сделать все как можно быстрее, чтобы выгадать хоть немного времени.
Я положил пластинку со спектром под микроскоп, механически делал измерения и выписывал колонки цифр. И вдруг мне стало противно. Господи, кому все это нужно? Шесть часов кропотливой и утомительной работы — и все только для того, чтобы получить формулу, которая приводится в десятках учебников. Я положил ручку и уставился на цифры. В самом деле, зачем это нужно? Чтобы получить отметку? Охотнее всего я отправился бы в библиотеку и засел за свою работу. Просто плюнуть на все и уйти. До сессии как-нибудь выкручусь. Не в первый раз… Но жаль было напрасно потерянных двух часов. Да и не так-то просто будет потом сделать сразу столько задач…
И я решил довести ее до конца и опять нагнулся над микроскопом. Но меня хватило только на полчаса. Я просто не мог этим заниматься. Все равно это не имело никакого смысла…