В течение всего процесса защитник подал шесть ходатайств. А также сделал два заявления о неправильных действиях председательствующего. Наконец адвокат Беднорц заявил официальный отвод судье. Два заседателя, имеющие право отвести председательствующего, посовещавшись, не поддержали требования адвоката.
Показания Каспарова
С тех пор как Виктор Тигранович Каспаров давал показания на втором процессе, прошло полгода. Тогда, выйдя из здания суда, он был уверен, что Клименкина оправдают.
Однако тотчас после суда в Мары приехал следователь по особо важным делам. И развил бурную деятельность. Каспаров видел: с энергичным упорством новый следователь ищет подтверждения все той же первоначальной, полностью дискредитированной версии. Ко всему прочему допросы Бойченко проводит не в здании прокуратуры, что было бы естественно, а в помещении ЛОМа. И на допросах постоянно присутствует Ахатов.
Наконец пришел вызов Каспарову.
Идя на допрос, он все же надеялся на объективность следователя. Мало ли что говорят! Все-таки – «по особо важным делам», он-то должен же разобраться…
Было жаркое, солнечное утро. Ровно в 9 часов Каспаров вошел в большой мрачноватый кабинет – одно из помещений ЛОМа. За столом сидел сравнительно молодой человек с холодным, строгим лицом. На столе – множество папок, бумаг. Два магнитофона.
– Фамилия? – коротко спросил человек, едва ответив на приветствие Каспарова. – Имя? Отчество?.. Подписать!
Каспаров с удивлением смотрел на него. С первых же минут возникло странное ощущение, что перед ним не человек, а машина. Никаких эмоций не читалось на молодом, довольно красивом лице. Вопросы он задавал ровным дикторским, отлично поставленным голосом. И движения его были словно бы механические.
Каспаров подписал уведомление об ответственности за дачу ложных показаний.
– Я буду записывать все ваши показания на магнитофон, – тем же ледяным тоном произнес Бойченко, глядя в пространство перед собой и положив палец на клавиши записи аппарата, который стоял на столе. – Задаю вопрос, – сказал он и нажал на клавишу. – Какие у вас отношения с матерью Виктора Клименкина?
– Обыкновенные, человеческие, – ответил Каспаров.
– Не так, более развернуто, – ровным тоном произнес Бойченко, остановив запись и опять положив палец на клавишу. – Какие цели вы преследовали при поездке в Москву? Кто покупал билеты на самолет, она или вы? На чьи деньги? Отвечайте.
– С позиции справедливости я… – начал Каспаров.
– Стоп. Это не относится к делу. Отвечайте прямо на поставленные мною вопросы. Вопрос первый: брали вы деньги у матери Клименкина или не брали? И если брали, то сколько?
Допрос продолжался в общей сложности около шести часов.
– Речь идет о Клименкине, а не обо мне! – несколько раз не выдерживал Каспаров.
Но тем же сухим, холодным тоном, тем же ровным голосом автомата следователь Бойченко прерывал его, приказывая не отвлекаться и отвечать четко и коротко только на поставленные вопросы. Щелканье клавиш и прерывающие реплики следователя постоянно осаживали Каспарова («щелканье бича» – пришло на ум сравнение), он уже с трудом боролся с растущим чувством безразличия к собственным показаниям.
Наконец допрос был окончен.
Робот, подумал Каспаров. Механический человек с механической, бесчеловечной программой. Что же это делается? Он вспомнил, как после первого процесса и его поездки в Москву, когда в Мары уже пришло определение Верховного суда Союза, – Ахатов, Абаев, Джумаев все вместе вызвали его в ЛОМ. «Подпиши», – сказал его бывший приятель Ахмет Ахатов и протянул протокол, где Каспаров якобы признавал, что опознание в больнице проведено по всем правилам и потерпевшая действительно опознала Клименкина. Он, естественно, отказался подписать, они, все трое, долго уговаривали его, а потом Джумаев в сердцах сказал ему: «Послушай, ну что ты суетишься, кому это надо? Шлепнули бы парня – и дело с концом, всем хорошо. Гора с плеч…» А на втором процессе судья Алланазаров спросил у Ахатова: «Скажите, чем же объясняются показания Каспарова, так отличающиеся от ваших, как вы думаете?» Ахатов аж вскинулся. «Он до того купленный, что просто не могу и представить», – пылко заявил он. Вот и теперь следователь по особо важным делам в течение шести часов искал корыстные мотивы. Упорно, серьезно… Неужели другое этим людям и в голову не приходит?