— А люди из самолета?
— Пока ждем, когда их идентифицируют. У меня неплохие контакты в Интерполе. Обещали ускорить процесс.
— Самолет ведь откуда-то прилетел, — сказал Валландер.
Мартинссон кивнул.
— Еще одна проблема. Нюберг считает, что опознал остатки запасного топливного бака. Точно мы еще не знаем, но если это действительно так, то самолет мог прилететь практически откуда угодно. Во всяком случае, из Англии или из континентальной Европы — с легкостью.
— Но его бы тогда заметили, — возразил Валландер. — Невозможно ведь пересечь границу совсем безнаказанно.
— Согласен, — сказал Мартинссон. — И тогда логично предположить, что летел он из Германии, потому что до самой шведской границы он летел над морем.
— А что говорят авиаслужбы Германии?
— Пока не ответили, — сказал Мартинссон. — Но я над этим работаю.
Валландер минуту поразмышлял.
— Ты нам нужен на двойном убийстве, — сказал он. — Не можешь пока поручить эту работу кому-нибудь еще? По крайней мере до тех пор, пока не идентифицируют пилотов и не выяснится, точно ли самолет летел из Германии.
— Я хотел предложить то же самое, — сказал Мартинссон.
Валландер посмотрел на часы:
— Пусть Ханссон и Сведберг быстренько введут тебя в курс дела.
Мартинссон встал со стула:
— От отца есть вести?
— Он без веской причины не звонит.
— Мой отец умер, когда ему было пятьдесят пять лет, — сказал Мартинссон отрывисто. — У него было свое дело — мастерская по ремонту автомобилей. Он работал все время только чтобы свести концы с концами. И как только дела стали налаживаться, он умер. Сейчас бы ему было всего шестьдесят семь.
Мартинссон ушел. Валландер изо всех сил старался не думать о Рюдберге. Вместо этого он снова вспомнил все, что они узнали об убитых сестрах. Теперь появился вероятный мотив — деньги, но по-прежнему нет ни намека на убийцу.
«Двойная жизнь сестер Эберхардссон?» — записал он в блокноте. И отложил его. Рюдберг выбыл — они лишились лучшего своего детектива. Если уподобить отдел расследований оркестру, подумал Валландер, то мы потеряли свою первую скрипку. И оркестр звучит уже не так.
И он решил, что еще раз сам побеседует с соседкой, от которой исходят сведения об Анне Эберхардссон. С ней разговаривал Сведберг, а он зачастую слишком нетерпелив, когда расспрашивает, что люди видели и слышали. Надо ведь уметь выслушать до конца и выпытать, что они об этом думают.
Он нашел имя этой соседки — Линне Гуннер. Сплошные женщины, подумал он и набрал номер. Линне Гуннер была дома и охотно согласилась его принять. Продиктовала ему код входной двери, он записал.
Он вышел из участка чуть позже трех, опять пнув поврежденную дверь. Повреждение усугубилось. Проходя мимо пожарища, отметил, что руин уже нет, дом снесен до основания, но вокруг участка по-прежнему толпятся зеваки.
Линне Гуннер жила на Мёллегатан. Валландер набрал дверной код и поднялся на второй этаж. Дом был построен в начале двадцатого века — стены лестничной клетки были покрыты великолепной росписью. Дверь ему открыла женщина, которая оказалась полной противоположностью Тире Улофссон: высокая, с острым взглядом и твердым голосом. Она провела его в квартиру, где были вещи со всех концов света. В гостиной красовалась даже носовая фигура с корабля. Валландер долго не мог оторвать от нее взгляда.
— Это с барка «Фелиция», который затонул в Ирландском море, — пояснила Линне Гуннер. — Я купила ее в Мидлсбро, практически задаром.
— Так вы плавали по морям? — спросил он.
— Я всю жизнь в море. Сначала поварихой, потом стюардессой.
Выговор у нее был не такой, как у жителей Сконе. Валландер подумал, что она скорее из Смоланда или Остерготланда.
— Откуда вы родом? — спросил он.
— Из Скённинге, это в Остерготланде. Прямо у моря.
— А теперь живете в Истаде?
— Получила в наследство от тетушки вот эту квартиру. Она тоже с видом на море.
Она принесла кофе. Валландер подумал, что это последнее, что нужно его желудку, но все же взял чашку и поблагодарил. Он сразу почувствовал, что Линне Гуннер можно верить. Из рапорта Сведберга он знал, что ей шестьдесят шесть лет, но она казалась моложе.
— Мой коллега Сведберг уже был у вас, — начал Валландер.
— Я рассказала ему об Анне.
— А об Эмилии?
— Они были совсем разные. Анна говорила — словно стреляла короткими очередями. Эмилия была поспокойнее. Но обе одинаково сварливы и неприятны. И обе интересовались только лишь собой.