Совсем другое дело итальянцы. Итальянцам не обязательно фотографироваться. У них и своего антикварного добра и развалин дома навалом, чтобы, как японцы, еще унижаться перед чужими. Поэтому итальянцы путешествуют по миру, чтобы шуметь. От переизбытка энергии, которую им некуда деть в своей маленькой стране-сапожке. Они больше всего похожи на нас по духу. Любят тусоваться, тоже разговаривают руками. Если, скажем, в Берлине или в Каннах ночью вы издали заметите шумную толпу, это или итальянцы, или русские. Если бы наших кавказцев одеть поприличнее и сильно подушить, получились бы итальянцы.
Англичане путешествуют мало. Похоже, у них за два столетия колониальных войн вообще истощилось желание таскаться по миру.
Меньше англичан путешествующих я видел только шведов. Им и так хорошо у себя в Швеции, как в пансионате для престарелых. Скандинавам вообще путешествовать незачем, у них и так своего пива достаточно.
Путешествующих испанцев, наоборот, много. Испанцы – почти итальянцы. Но одеты беднее. Они еще меньше любят работать. Самая длинная сиеста в мире в Испании. Им просто не хватает времени на производство хороших товаров. У них даже есть примета: если вступишь на улице ногой в собачью мину, то это к счастью. Им легче придумать примету, чем убрать на улице. Впрочем, нам это знакомо.
Китайцы по лицам похожи на японцев. В плавках на пляже китайца от японца отличить невозможно. Но это на первый взгляд. А вглядишься – у китайца значительно напряженнее спина. Чувствуется, за этой спиной исподтишка наблюдает Коммунистическая партия Китая. Самые напряженные лица и спины у северных корейцев. Но одеты корейцы так же, как вьетнамцы. То есть, как наши ученики в ПТУ. Кстати, путешествующих вьетнамцев я не видел нигде в мире, кроме как в аэропорту Шереметьево.
Немцы тоже любят пошуметь, но только после пива. То есть во второй половине дня. В первой немцы больше напоминают финнов. На пляже рядом с большой компанией немцев лучше не располагаться. Потому что на пляже они пьют пиво с утра и к обеду уже заглушают даже итальянцев. Немцы всегда одеты в спортивное, они рослые, и этим отличаются от таких же блондинистых финнов.
Финны в прошлом лесорубы, а лес всегда удобнее было рубить, будучи приземистым. Это у них в генетике. И в отличие от немцев финны напиваются сразу даже пивом и шумят недолго. Быстро обмякают и превращаются в полуаморфные тела. Им очень подходит кликуха, данная российскими путанами, – «Финики». Они мягкие и годные к употреблению. В Петербурге даже есть такое проклятие: «Чтобы тебе всю ночь в Москву в одном вагоне ехать с пьяными финнами».
Французов в путешествиях, как и японцев, почти не видно и не слышно. Они не унижаются, не самоутверждаются ни шумом, ни излишествами в моде. Они самые в мире гордые. Они просто презирают все остальные народы мира уже хотя бы потому, что у остальных нет Парижа. К тому же, у них, французов, было самое большое количество революций, Людовиков, Наполеонов. Они законодатели моды в вине, еде, одежде… У них самый, как они считают, сексуальный язык в мире. И еще они сумели внушить всему миру, что у них самая красивая в мире башня – Эйфелева! Хотя издали она похожа на гигантскую ногу для высоковольтной линии передач.
На самом деле все это высокомерие французов мгновенно сбивается с любого из них, если к нему обратиться хотя бы на его родном языке. Достаточно всего двух слов: «Силь ву пле, месье» или «Силь ву пле, мадам». Он тут же станет приветливым, как таиландская массажистка. И готов будет перейти с вами даже на английский – язык его врагов со времен битвы под Ватерлоо.
Поэтому французы сразу отворачиваются, когда видят наших или американцев. Американцев они презирают за то, что те приходят в самые дорогие рестораны в шортах, громко и смачно сморкаются и разводят бордо пепси-колой. А русских они сторонятся, потому что русские не могут выучить даже «Силь ву пле». Ну не умещается в русской голове даже два иностранных слова.
Я вообще не знаю, зачем американцы путешествуют. Взбираясь на Акрополь, они жалуются, что там нет закусочной, пиццерии около Парфенона. Американская молодежь во всех уголках мира в наушниках: перед пирамидами, в горах, на берегах морей, на Эйфелевой башне… Я видел американскую тинейджерку, которая на французской комедии в «Комеди франсе», в театре, сидела в наушниках, пританцовывая, сидя на стуле, и, естественно, шурша поп-корном…
Американцев очень легко узнать в любой стране мира по фигурам. Благодаря гамбургерам и антибиотикам, которые они принимают сразу, они все расширены книзу, как будто у всех в штанах памперсы. Философы считают, что у американцев никогда не будет революции, у них нет времени между едой.
В отличие от французов, которые гордятся собой скрыто, американцы, наоборот, гордятся открыто, напоказ. Я считаю, что они могут стать всеобщей планетарной бедой. Потому что они даже слово (они и англичане, это единственные страны в мире), которые пишут «Я» с большой буквы, в то время как большинство народов пишут с большой буквы «Вы». У них – «Я», «Я»! У них даже язык такой: вроде как английский, но не важно, понимает его клиент или нет. Они все равно главные на земле, их все должны слушаться. Иначе они пожалуются своему президенту, и тот прикажет разбомбить любую страну, обидевшую их туристов! Все! Самое страшное, это слушать в путешествиях, что спрашивают американцы у гидов. Я сам слышал, как американец спросил: «Фараон Хуфу, когда строил пирамиду, считал, сколько в долларах ему это вышло?»
Уже через 15 минут, стоя напротив пирамид, я с грустью ощутил, что ничего не чувствую, кроме раздражения на мировую толпу. А еще точнее, на самого себя. Хотелось быть романтиком, а я оставался сатириком. Правильно сказал кто-то из моих друзей: «Сатирик – это очень уставший романтик».
Так что мне ничего не оставалось делать, кроме как невероятным усилием воли выдавить из себя сатирика, присоединиться к мировой толпе, стать ее частичкой. Что не так легко было сделать. Ведь я был одет эксклюзивно, а они все вокруг, по сравнению со мной, выглядели как портянки.
Я же всю самую темпераментную часть жизни провел в бесцветном инженерно-советском прошлом. Как мы одевались? В серые, как спецовки, костюмы фабрики «Большевичка». Врачи, инженеры, артисты, летчики – мы все были похожи не на население, а на персонал огромного рабочего цеха под названием СССР. Когда я купил себе светло-серый костюм, я помню, смотрелся ярким, вызывающим пятном на фоне всей нашей кафедры. А обувь мы носили двух фабрик: «Буревестник» и «Скороход». Когда эти туфли стояли на полках обувных магазинов паре к паре, то изяществом исполнения они напоминали сложенные на стеллажах снаряды зенитно-пускового комплекса.
Теперь мы все, выходцы из нашего советского детства, мстим нашему серому прошлому, одеваясь во все изящное куда ни попадя. Только наши женщины с утра в гостинице на завтрак приходят в золоте, мужчины даже в баню заглядывают в галстуках, а женщины на пляжах мировых курортов прогуливаются на каблучках походкой беременных уток.
Поэтому не удивительно, что, отправляясь в пустыню, как и подобает выпускнику закомплексованной советской юности, я нарядился во все самое откутюристое, как будто пирамиды будут со мной особенно откровенны, если увидят на мне шорты от Ферре и очки от Гуччи.
Поэтому, как только я решил, как и все в толпе в этом околопирамидальном пространстве заняться общественно-полезным делом – сфотографироваться на фоне пирамиды, причем на слайдовую пленку, чтобы потом было чем выгонять гостей, и полез на пирамиду, туда, ввысь, с грацией объевшегося медведя-гризли в очках Гуччи. Ко мне тут же подбежал какой-то араб несчастной внешности и, махая на меня руками, как ветряная мельница на Дон Кихота, стал снизу кричать, что залезать на пирамиду строго запрещается. Лицо у него было такое, как будто по египетским законам мне сейчас грозило пожизненное заключение в каирской тюрьме, по сравнению с которой наша нижнетагильская зона – парижский клуб. Он был в гражданском, пояснил, что начальник охраны, хотя по лицу, скорее, напоминал бомжа, живущего в каирской канализации. Но он настаивал на том, что поставлен именно здесь, именно государством. Я, естественно, понял это как вымогательство и предложил ему денег, чтобы он сам меня сфотографировал. Произошло невероятное: араб отказался от денег! Даже извинился, мол, не положено. Хотя один раз, так и быть, сфотографирует! Но бесплатно. Исключительно из уважения к тому, что я русский! А то, что я из России, он догадался по моим шортам Ферре и очкам Гуччи.