А Валя была подавлена и чувствовала, что на боль, затолканную глубоко внутрь и засыпанную слоями повседневной мишуры, в студии плеснули бензина, чиркнули зажигалкой. Там снова начался пожар, и душа её снова выгорает до немой груды пепла.
Она постоянно лечила и массировала детей, трогала их нежные ручки и ножки, вдыхала чудесный запах их кожи, переживала за них, купалась в их смехе и щебете. Но это были чужие дети.
Ей не довелось кормить сперва грудью, потом ложкой, тискать, укачивать, носить на руках, рассказывать сказки, мазать зелёнкой разбитые коленки, дуть на них, переживать за каждую двойку, каждую драку, каждый подростковый прыщик и учить всему по очереди. Взрослая Вика никак не могла этому помочь, ведь плохо ли, хорошо, но растила её другая женщина. И передача в очередной раз выложила в Валиной душе камнями холодное «никогда».
На следующий день заехал Свен, пришлось таскаться с ним по антикварным, ужинать в «Метрополе». Валя рассказала о передаче и шутливо добавила, что провела бы её не хуже Горбушкиной.
– Телезвезда имеет пустой голова, – поморщился Свен. – Она любит смотреть себя в телевизор. Это радость для тинэйджер.
И Валя подумала, что зря поделилась с ним своим маленьким успехом, наверное, в Швеции совсем другое телевидение, деловое и скучное. Потому Свен и не понимает, что в России телевидение сейчас главный язык, на котором проговаривается новая жизнь.
А для Вики съёмка была как витамины, после неё она так осмелела, что съездила в ресторан своей матери показать липовый аттестат, который организовала Валя. Мать сперва не знала, как себя вести, – то плакала, то кричала. Чтоб успокоить её, Вика попросила поесть, и всё сразу наладилось. Мать захлопотала с тарелками, стала жаловаться на проблемы ресторана.
Про то, как клиенты и сотрудники воруют еду и посуду, как трудно научить девку из аула класть в винегрет горошек, как дорого стоит хороший кондитер, как приезжие работники прячутся на ночёвку в подвале. Потому что на метро у них денег нет, а подвал ресторана по сравнению с их жильём дворец. Вика ела, слушала, кивала, обещала забегать.
А вернувшись, объявила Вале:
– Это ваше телевидение – полный отстой, только я знаю, как делать новое телевидение!
– Хвастать не косить – спина не болит, – осадила мать.
– Бабуль, об меня теперь кроссовки не вытрешь – со мной сам Познер поздоровался!
А Валя улыбнулась:
– Новое телевидение делать тебе и таким, как ты. Наш потолок «Голубые огоньки», а тебе жить в новое время.
И подумала, что профессорша похвалила бы её за такую формулировку.
Позвонил Виктор, нежно попросил:
– Приезжай, ласточка моя, кофейку попить.
– Не приеду, – обиженно буркнула Валя.
– Приедешь! – возразил он. – Не звонил, был в больнице. Думал, обследуюсь, а там нашли в сердце маленькую бяку, но сейчас уже нормально.
– Почему не сказал? – аж закричала Валя. – Я же целительница!
– Потому что люблю тебя бескорыстно.
Через час, разметав больных, уже сидела возле него в баре двадцатидвухэтажной гостиницы «Интурист». Валя никогда в жизни не забиралась так высоко, и было сладко и тревожно смотреть отсюда в окно на суету улицы Горького, зачем-то переименованной в Тверскую.
Светлели крыши столпившихся интуристовских автобусов, пестрели зонтики над столиками кафе, выставленными прямо на тротуаре, двигалась разноцветная толпа. Кроме иностранцев, в баре сидели явные бандиты и проститутки, хотела спросить о них Виктора, но не решилась.
Он выглядел осунувшимся, у Вали сжалось сердце. Но «посмотреть» его как пациента не могла – у своих почти никогда ничего «не видела».
– Хороша была в передаче про роды, – сказал он. – Горбушкина кассету прислала.
– Я ей обещала вчетвером поужинать, – вспомнила Валя. – Ну, то есть обещала, что тебе скажу…
– Запомни, для всей планеты ты меня два раза в жизни видела. Горбушкина живёт с бандитом, двигает его делишки. Дай ей палец, откусит руку по локоть!
– Так и скажи «нет».
– Никто, ласточка моя, не должен знать, насколько ты мне дорога. Не хочу, чтоб завтра, выбивая из меня что-нибудь, тебя взяли в заложницы. Моя внучка с охранником в зоопарк ходит!
– А ты? – заволновалась Валя.
– И я с охраной.
– Слава с пистолетом?
– В том числе Слава. Хорошую охрану, ласточка моя, глазами не видно, – и поменял тему. – Как твой швед?
– Сказал, что телезвезда – это женщина с пустой головой.
– Моя собака одну кость грызёт, другую лапой прижимает, чтоб не забрали. Так и ты шведа при себе держишь.