Стоявшие вместе с подчиненными Элиас с Оливией бросили друг другу понимающие взгляды. В их глазах застыло смирение, так как они знали, что это рано или поздно должно было случиться.
Но вот что ещё можно было увидеть на их лицах, так это злорадство. Ведь теперь они будут мучиться не одни.
Ещё триста пятьдесят наивных душ попали в этот ад.
И, как говорится, вместе и гореть веселее.
— Здравствуйте, господин Джек, чем я заслужил ваше внимание? Случилось что-то, требующее моих профессиональных навыков? — безукоризненно вежливо спросил Максимилиан, подняв ничего не выражающее лицо к посетителю. Прямо сейчас он стоял на коленях перед небольшим, раскладным деревянным алтарем, поставленным в противоположном углу комнаты.
Паладину не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто к нему прибыл.
— И я вас приветствую. К счастью, нет. Я всего лишь пришел вас проведать и узнать всё ли хорошо. — пожал плечами Князев. Они оба понимали, что его слова полная чушь и он пришел сюда совсем по другому поводу.
— Вы снабдили меня всем необходимым. — с благодарностью наклонил голову бывший паладин.
— Могу я присесть? — спросил Андрей, кивнув на стул.
— Это ваш корабль, капитан. — в голосе служителя Церкви послышалась легкая насмешка. Он все так же стоял на коленях у алтаря, не поворачивая головы.
— Я не люблю лезть не в свое дело, — начал Блэк, присев и откинувшись на стену. — Но, честно говоря, мне всё не дает покоя один вопрос. Что именно побудило вас… Изменить свой жизненный путь? В конце концов, люди вашего калибра редко меняются столь резко, если вообще это делают.
Голова агента Церкви чуть наклонилась влево, словно показывая недоумение.
— Обычно такие вопросы задают ДО того, как принять кого-то на борт. — безэмоционально заметил Максимилиан.
— Тогда было не похоже, что было время и место для таких разговоров.
Фон Рокхарт сделал паузу, что-то обдумывая и невидящим взглядом смотря на алтарь.
Последний представлял собой изящно вырезанную мужскую фигуру в плаще и с капюшоном, полностью прикрывающим лицо. Единственное, что виднелось из под тьмы капюшона, это расходящиеся в разные стороны щупальца. Сложенные на груди пальцы статуэтки сжимали в руках опущенный вертикально вниз гарпун.
Основание, на котором застыл «подражатель» Дэйви Джонса, было сделано очень просто, представляя собой чистый, лишенный всяких надписей параллелепипед, способный при необходимости превратиться в переносимый чемодан.
— Господин Джек, — глубокий голос Максимилиана нарушил тишину. — Было ли в вашей жизни событие, когда вы поняли, что совершили ошибку, столь глубокую и непоправимую, что вы больше не знали, что делать?
Андрей судорожно сжал пальцы в кулак, когда перед глазами вспыхнул до боли знакомый и частично забытый свет автомобильных фар.
— Да. — лишь сказал он.
Внимательно слушавший паладин печально кивнул.
— Да, я чувствую, что вы искренне понимаете меня. В вашей жизни тоже произошло… Нечто. В таком случае я буду более открытым. Но перед этим скажите мне, как вы поступили после того события?
— Я сдался, — слова оставляли на языке Князева привкус пепла. — Хотел умереть.
— Это были ваши родные, не так ли? — мягко предположил служитель Церкви. — Они одновременно самое ценное, что у нас есть, и самое для нас же и опасное.
Фон Рокхарт коснулся основания алтаря, но тут же убрал руку.
— Я не буду вдаваться в особые подробности, капитан, но кое-что вы все же заслуживаете знать. Больше двадцати пяти лет я служил на благо Церкви. Я убивал и, буду с вами честным, не видел в этом ничего плохого. Я знал, что не все из тех, кто пали от моего клинка, заслуживали смерть, но я верил, что все это приближает торжество Церкви и спасение неверных от их обмана.
Глаза паладина прищурились.
— Все изменилось, когда меня вызвали обратно на святую землю. Мне дали приказ выследить и расправиться с одной семьей, которая совершила преступление в глазах Святой Церкви. Я знал, что мне следовало делать. Но когда я ударил разрезом по дому своих последних целей, которые скрылись на окраине города, я на всякий случай пошел проверить их тела в развалинах.
Максимилиан повернулся и в его глазах горел неистовый гнев вперемешку со столь же неугасимой болью.
— Мы, клинки Церкви, редко дружим друг с другом. Однако у меня все же была пара друзей. Думаю, ты уже понял, капитан. Это была семья того, кого я мог бы назвать своим лучшим другом. Он мне их никогда не показывал, так как это запрещено. Я сам когда-то тайно проследил за ним и узнал, но не стал ему говорить.