Ах, как сияли синие глаза юной баронессы! Как струилось шелком платье. Жаль, что на такую красу почти некому было взглянуть!
– А теперь – поцелуйте друг друга!
– Ах, милый… как я тебя люблю!
– И я тебя…
Не били колокола, многочисленные родственники не размазывали по лицам пьяные слезы, и дети не осыпали брачующихся нежными лепестками роз. Ничего этого не было, все проходило тайно, и эта тайна стоила не таких уж и великих денег, на ремонт часовни Андрей пожертвовал всегото дюжину луидоров, золотых королевских монет, отчеканенных по образцу испанских дублонов.
Простившись со священником, влюбленные – уже хотя бы наполовину муж и жена – быстро спустились вниз, к лошадям и верному Спиридону с юнгой. В небе ярко светила луна внизу, под ногами – лежал ночной город, лежал спокойно и тихо, лишь слышно было, как на стоящих в гавани кораблях отбили колоколами склянки.
Копыта коней гулко процокали по мостовой у церкви Святой Катерины, длинной и чемто похожей на корабль. В расположенном неподалеку доме скрипнула дверь… в окнах вспыхнули свечи…
– Тактак, – ловкий малый с неприметным лицом, кравшийся за всей компанией от самого леса, шепотом подвел итог: – Эти двое, плотник, отец Анатоль, черный слуга и… что за мальчишка? Юнга? Надо будет завтра узнать. А так – хорошо! Надеюсь, месье д'Эвре окажется нынче щедрым!
Шелковое, цвета морской волны, платье, шурша, упало под ноги, и обнаженная Бьянка, восхитительно прекрасная, как только что рожденная из пены Афродита, шагнула навстречу мужу, едва только супруги остались одни. Светало, и сквозь щели в ставнях в комнату просачивались тонкие лучики призрачнодрожащего света, напоминавшие отражающиеся от воды блики в облачный день, когда подсвеченные солнцем облака – нежнопалевые, золотистожелтые, розовые – неспешно плывут над морем, жемчужными россыпями уходя к горизонту.
Обняв супругу за талию, Андрей погладил ее по спине и принялся целовать в губы, жарко и страстно. Возлюбленная отвечала с тем же, если не с большим, пылом, синие очи ее закатились, и томно вздымалась грудь, изящная, упругая, с небольшими, быстро твердеющими сосками… кои молодой человек тоже накрыл поцелуями, и, подхватив Бьянку на руки, осторожно уложил в постель…
Они пришли в себя лишь к обеду, и тут Громов вспомнил об обещанной Райкову прогулке.
– Милая, а не поехать ли нам прокатиться? Тем более лошади во дворе.
– Опять на плато де Грас? – с улыбкой уточнила баронесса.
– Да нет, здесь ведь немало иных, не менее красивых мест, скажем – БомонанОж.
– Там я еще не была…
– Вот видишь!
Молодоженов сопровождали двое – Том и весьма кстати заглянувший в гости Спиридон, охотно согласившийся немного прокатиться. Так все трое и ехали, никуда не спеша и любуясь природой, Том, как и положено чернокожему слуге, почтительно шагал рядом, время от времени переходя на бег.
Около хутора Райков встретил их лично: поклонился, галантно приподняв шляпу, помог Бьянке спешиться:
– Проходите, проходите, дорогие гости. У меня уж и стол накрыт.
Стол был накрыт на открытой террасе, располагавшейся близ просторного, правда, довольно старого и требующего ремонта шато, серого, с высокими печными трубами и вентиляционными вытяжками. Клонившиеся ивы, густые кусты акации и голубые заросли вереска придавали пейзажу весьма живописный вид, а уж стол просто ломился от яств: Данила Петрович и здесь, за границей, демонстрировал широту русской души.
– Это вот – паштет из соловьиных язычков, откушайте, здесь, рядом – суфле с грибами, а в том серебряном блюде – салат из спаржи с мелко нарубленными жаворонками, сейчас принесут гуся и жаркое… Кушайте, дорогие гости, прошу!
В кустах весело пели птицы, ивы давали прохладную тень, и легкий ветерок уносил ослепительнобелые облака кудато далеко к морю.
– За гостей! За то, что приехали!
Выпили вина и пуншу, всем стало весело, и даже скромно прислуживающий за столом Том получил свою долю вина и кушаний.
– Сейчас подадут десерт, – Райков кивнул на молчаливых слуг – молодых плечистых парней с бесстрастными лицами статуй, – а мы с господином капитаном пока пройдемся, поговорим кой о каких делах. Ах, прекраснейшая мадам, ничего, если мы вас ненадолго оставим?
Бьянка махнула рукой и рассмеялась:
– Оставляйте, уж что с вами поделать? Дела есть дела.
Чмокнув жену в щечку, Андрей быстро последовал за Райковым. Миновав небольшой сквер, они обогнули шато слева и оказались на просторном заднем дворе, где собралось около сотни молодых мужчин и парней в скромных, без всяких украшений кафтанах.
– Ну, – Данила Петрович скосил глаза на Громова, – командуйте, господин капитан!
– Как скажете, – Андрей пожал плечами и повернулся к парням:
– Таак! Слушай мою команду… В три шеренги… становись! Рравняйсь! Я сказал – равняйсь… выровняли носочки… так… Смирно! Подняли головы… ага! Я вижу, в армии служили немного. Ладно… Кто умеет обращаться с фузеями – шаг вперед!
Переглянувшись, вперед выступило две трети собравшихся. Хмыкнув, Райков довольно потер руки.
– Теперь – канониры. Два шага вперед!
Помявшись, вышло человек десять.
– Кто хаживал в море? Умеет обращаться с парусами?
Парни обескураженно переглянулись, из строя вдруг вышел мужчина лет сорока, с красным обветренным лицом и уверенным взглядом:
– Мое имя ЖанЖак Лефевр. Парни просто не поняли вопроса, господин капитан. В море ходили немногие, но с парусами управиться смогут – я их коечему научил.
– Так вы моряк, месье?
– Боцман, господин капитан.
– Тактак… – задумчиво протянул Громов. – А нука, проверим… Вот вы! – он ткнул пальцем в первого попавшегося парня – белобрысого, стриженного покрестьянски, в кружок. – Гротмарсель – это где?
– Верхний парус на средней мачте, господин капитан! – без запинки выпалил белобрысый.
– А блинд?
– Блинд, господин капитан, на бушприте.
– Что ж, неплохо.
Искоса поглядывая на Райкова, Андрей опросил еще несколько человек, после чего развел руками и улыбнулся:
– Моряки – хоть куда. Правда, пока только в теории.
Данила Петрович окинул гостя цепким взглядом и, понизив голос, спросил:
– Ну так как? Согласны?
– Ммм… – скривился молодой человек. – Признаться, еще даже не думал. Както было не до того.
– Жаль, жаль, – Райков скривился и вздохнул. – Вижу, не особенното вы рветесь на родину, дорогой мой Андрей Андреич.
– Да как вам сказать…
Громов и в самом деле не рвался, он и здесьто, в Онфлере, можно сказать, только жить начинал, наконец вот женившись. А что в России? Дикий сатрап Петр Алексеевич? Боже упаси, там и в двадцать первомто веке – в чистейшем виде территориальноотраслевой феодализм с многочисленными и своевольными вассалами типа «Газпрома» или РАО «РЖД», с «вертикалью власти» по типу типичной древневосточной деспотии, основной принцип которой – «я начальник – ты дурак!» Нет уж, не надобно такого счастья! В прежней своей жизни Громов имел немало знакомых эмигрантов, уехавших кто в девяностые, а кто в «тучные» далеко не для всех нулевые, в Финляндию, Францию, Германию, Чехию… Обратно «домой» никто не рвался, и никакой ностальгии не испытывал. Вообще, это понятие – ностальгия – как заметил Андрей, почемуто поднимали на щит люди, нигде кроме какойнибудь пошлой «все включено» Турции не бывавшие, а то и вообще загранпаспорта не имевшие, зато всерьез полагавшие, что в чужедальнейто сторонке русского человека грустьтоска обязательно до смерти заест. Да не заест! Никого еще не заела, и не спился никто «от тоски». Спиваютсято – в России, большинство тех, кто по привычке полагает, мол, российское государство – это же их, родное – что давно уже далеко не так.
Так что никакая ностальгия Громова, как умного человека, не мучила, в Россию образца начала восемнадцатого века он не стремился ничуть. А вот туда, туда в двадцать первый… в цивилизацию… Перед каждой грозой таскал ведь Бьянку на корабль, надеясь – а вдруг?
Так что, наверное, и была ностальгия… не – упаси боже! – по государству – по временам, по эпохе.