– А кто же? – тасуя колоду, пожал плечами Хосе. – Это и есть наш добрый король.
– А вот и нет! – Жоакин хлопнул в ладоши. – Это Филипп Анжуйский, чтоб мне свою шляпу проглотить! Он ведь брюнет, знаете ли, а король Карлос – рыжеватый блондин. А здесьто явно брюнет нарисован, вон шевелюрато, что вороново крыло.
– Брюнет, блондин – разве в этом дело? – усмехнулся привратник. – Этот портрет тут уж лет с полсотни висит. Бог уж знает, кто это такой – но точно не Филипп! А ежели и Филипп, то не Анжуйский.
– А вы его перекрасьте, – поглядев в карты, предложил юноша. – Купите желтой краски и перекрасьте – не много и надото.
– Перекрасить – ишь ты, ха!
– Парень дело говорит, – вмешался в беседу долговязый верзила Валеро, приказчик в имевшейся при доме мясной лавке, естественно, принадлежавшей доне Эвальдии. – Скоро сам король Карлос к нам, в Барселону, пожалует, так кабы чего не вышло!
– Ну корольто к нам сюда не заглянет.
– Корольто не заглянет. А соглядатаи? Прикрыли бы вы ставни – а то дождягато, ухх. С самого утра уже льет, и когда только кончится?
Порыв ветра швырнул капли дождя в забранную тонким стеклом раму.
– Ну и погодка, – голая Бьянка обняла себя руками за плечи и поежилась. – Брр!
– Что, замерзла, милая? – спрятав усмешку, Громов накинул на гостью плотное шерстяной одеяло, что девушке, однако же, не понравилось.
– Ой, колючее какое!
– Ну давай сам тебя погрею… ага?
– Погрей, погрей…
Влюбленные обнялись и вновь принялись целоваться, как и только что до того. Ах, как радостно было сейчас Громову… радостно и вместе с тем грустно – ведь эта красавица принадлежала вовсе не ему!
– Всем сердцем своим и душой я – твоя, – словно подслушав мысли, прошептала девчонка. – Но тело мое, увы, принадлежит другому… правда, далеко не всегда.
– Что мне в тебе нравится, так это здоровый цинизм! – еще раз поцеловав гостью, рассмеялся Андрей. – Кстати, ты до сих пор так и не рассказала мне о Красном Бароне! Хоть и обещала, помнишь?
– Ничего я такого не помню, – Бьянка отрицательно помотала головой. – Да и не могла обещать – слишком все здесь взаимосвязано.
– Что взаимосвязано? – немедленно поинтересовался Громов.
– Да все! – девушка задумчиво пощипала мочку левого уха. – Филипп Анжуйский, иезуиты, барон Рохо и его орден. Все! Даже мой муж, он ведь не каталонец… не чистый каталонец… Нет! Ничего больше не скажу, иначе нам обоим будет очень и очень плохо, а я этого не хочу!
– Ты считаешь, нам сейчас хорошо? – со всей серьезностью взглянув девчонке в глаза, негромко спросил молодой человек.
Гостья дернулась в гневе:
– Мне – да! А тебе… теперь уж и не знаю. Зачем ты это спросил?
Губы девушки задрожали, в уголках синих очей заблестели слезы.
– Ах, Бьянка, Бьянка, – Андрей погладил любимую по волосам, утешая как маленькую. – Ну вроде ж умная девушка, а… Я ж в общем смысле спросил. Просто хотелось бы быть с тобою всегда, а не так вот, украдкою, когда твой супруг в отъезде.
Юная баронесса сморщилась, словно от зубной боли:
– Он не в отъезде, просто я не могла больше ждать – так хотелось тебя увидеть! Ты не рад?
– Рад, что ты!
– Тогда не спрашивай меня больше никогда о Красном Бароне, понял?! Впрочем, тот, капитан судна, он… он, чтоб ты знал, бывший…
– Что значит – бывший?
– Бывший барон… И не он проклят – корабль! Сразу после постройки, во время спуска на воду, он задавил трех человек… вот родственники одного из них и устроили это проклятье, обратившись к ведьме или колдуну. Лучше б не корабль прокляли, и не человека, а нашу… ой…
И снова в синих, как небо Испании, глазах Бьянки блеснули слезы, и это было неспроста, видать, и здесь имелась какаято жуткая тайна… может, правда, и не совсем уж жуткая, но явно такая, которую Громов никак не должен был узнать. Почему? Наверняка дело тут не в иезуитах и не в Филиппе Анжуйском!
– Слушай, милая, – обняв девчонку за плечи, тихо промолвил Громов. – У меня почемуто такое чувство, что тебе угрожает опасность.
Бьянка со всей поспешностью натянула на лицо улыбку:
– Да нет, что ты.
Но синие очи ее говорили иное!
– Вот тебе, – молодой человек снял с шеи цепочку из нержавеющей стали с иконкой Божьей Матери Тихвинской и, поцеловав, вручил девушке. – Вот. Носи не снимая, рядом с нательным крестиком. Она защитит тебя от многих бед… хоть ты и католической веры, но я думаю… пусть.
– Спасибо… – надев амулет, растроганно поблагодарила Бьянка.
Встав, молодой человек разлил по бокалам остатки вина из большого, недавно принесенного Жоакином, кувшина.
– Мне пора, – поглядев в окно, внезапно засобиралась гостья.
Андрей пытался ее обнять, но девушка увернулась:
– Нетнет, и в самом деле пора. Милый, помоги мне одеться.
Громов послушно взял со стула сорочку:
– А цепочкато прямо как у тебя на шее всю жизнь и была. Ну дай хоть поцелую, что ли…
– Подожди… Вот так подержи… ага… Целуй теперь! Ну? Что ты так смотришь?
– Хочу спросить. Не обидишься? – хмыкнул сеньор лейтенант.
Баронесса вновь потрогала мочку уха:
– Если не о Красном Бароне, то не обижусь, нет.
– Смотри, ловлю на слове!
– Бабочек ловят! И рыбу! – неожиданно рассердилась Бьянка. – А меня не надо ловить. Ну спрашивай же – времени нет совсем.
Громов обнял гостью за плечи:
– Тебя и в самом деле устраивает… вот так…
– Не устраивает! – с обидою выкрикнула девушка. – Но что я могу поделать? Убить своего мужа? Так толку… после его гибели я уже распределена.
– Что? – удивленно переспросил Андрей. – Что значит – распределена? Я не ослышался?
– Ничего такого не значит, – Бьянка отмахнулась, закалывая локоны острой золотой булавкой. – Нет, не надо меня провожать – это опасно.
– Но милая…
– Опасно для меня, не для тебя.
– Такой грозный муж? – открывая дверь, усмехнулся Громов.
– Да нет, дело тут не в муже, – девушка обернулась и подставила губы. – Целуй! И знаешь, дайто бог, чтоб мой дражайший супруг протянул как можно дольше. Не прощаюсь – ведь мы еще встретимся, правда?
– Конечно, встретимся, – поцеловав гостью, Андрей галантно проводил ее до лестницы. – Тебя точно не надобно провожать? А то я мог бы послать слугу, коли ты меня не хочешь.
– Не надо слугу. До встречи, милый!
Поправив шляпу, юная баронесса выбежала во двор, и Громов метнулся к окну, проводить любимую хотя бы взглядом. Грациозная фигурка лихо взметнулась в седло, тронула поводья…
Оглянется или нет?
Оглянулась. Помахала рукою. Выскочивший из людской привратник проворно распахнул ворота, и гостья скрылась из глаз в жемчужносерой дождевой пелене, растворилась, исчезла… Андрей надеялся, что ненадолго. Да что там надеялся – знал.
Назавтра в Барселону в сопровождении англоавстроголландских войск и пышной свиты торжественно въехал великий герцог Карл Габсбург, тут же признанный королем уже воочию, не только Каталонией, но и Арагоном, Валенсией, Мурсией и Балеарскими островами.
На площади дель Рей играл полковой оркестр, звенели литавры, ухали барабаны – собравшаяся на улицах Барселоны толпа, не жалея голоса, приветствовала «доброго короля Карлоса», видя в нем единственную надежду своей свободы.
– Слава королю!
– Да здравствует свободная Каталония!
– Многие лета славному королю Карлу!
Честно сказать, чисто внешне эрцгерцог (а ныне – провозглашенный испанский король) – Карл Громову не понравился. Какойто заносчивый щеголь, потасканный плейбой с заметным брюшком и брезгливо выпяченной нижней губою – родовым знаком Габсбургов. Ежели судить по портретам, Филипп Анжуйский выглядел куда как представительнее, хотя тоже – не очень. Да всех европейских монархов в это время вряд ли можно было назвать красавцами, взглянешь на портреты – истинные упыри!
На следующий день прямо с утра сеньор лейтенант отправился к де Кавузаку, учителю фехтования и танцев, где провел время почти до полудня, напряженно тренируясь во владении клинком и ритмом, после чего, усевшись все на ту же смирную гнедую кобылку, не особенно торопясь, поехал на гору Монтжуик, в крепость. Налетевший с моря ветер к обеду разогнал тучи, и дождливая серость уступила место сияющей небесной голубизне, тронутой ажурными перистыми облаками, подсвеченными золотистыми лучами солнца. Резко потеплело, наверное, градусов до десятидвенадцати, а то и больше, Андрей даже снял теплый, с меховым подбоем, плащик, да, свернув, положил его перед собой, на луку седла. Молодой человек улыбался, откровенно радуясь погожему, почти что уже весеннему, дню; пробегавшие мимо такие же радостные мальчишки помахали лейтенанту руками и со смехом унеслись дальше по какимто своим делам.