– Славно! – грохнул хохотом собеседник. – Найдется и для них работа. Вот что, сейчас мне уже нужно на судно, а завтра… хотя нет – завтра ты к ведьмам… а потом капитана не будет… Вот что! В воскресенье приходи в эту таверну, если меня не будет, так спросишь дядюшку Джона, боцмана с «Провиденс»… Ты что подавилсято? Ром не в то горло пошел?
– Да нет, просто… везет мне нынче на боцманов!
Беглецы остановились на ночлег там же, в меблированных комнатах на втором этаже портовой корчмы «Ржавый якорь» – выигранных денег как раз хватало на пару ночей. Хватило бы и больше, но – по совету Рамона Кареды – Мартин Пташка благоразумно проиграл большую часть своего выигрыша своим внезапно вернувшимся оппонентам. И правильно сделал – иначе б этот ненастный дождливый вечер вряд ли б закончился столь тихо и благостно.
Громов и Аньеза спали на большой кровати, остальные рядом, на полу, не обращая внимания на богатырский храп Деревенщины Гонсало Санчеса – и проснулись лишь утром от колокольного звона.
– В церкви Святого Михаила благовестят! – пояснил заглянувший в каморку слуга – расторопный веснушчатый малый. – Хозяин спрашивает: что уважаемые господа постояльцы желают на завтрак?
«Господа постояльцы» возжелали на завтрак яичницу с ветчиной и краюху хлеба – причем и то и другое – с доставкой в номер, Громову не оченьто хотелось обсуждать свои дальнейшие планы в присутствии посторонних ушей. Тем более – приходилось говорить поиспански, что вызвало бы явное недоброжелательство и большие подозрения в лояльности славной королеве Анне.
Слуга принес яичницу на большой сковородке – одной на всех, не забыл и про хлеб, и вино, больше напоминавшее забористую ягодную бражку, чем, собственно, и являлось.
– Вот все наши деньги, – сунув руку в карман кафтана, Андрей высыпал на стол все оставшееся серебро – не так и много. – Рамон, Гонсало – пойдете со мною на рынок, купим одежду – самую простую, дешевую. А ты тем временем, – молодой человек посмотрел на Мартина, – спросишь у хозяина ножницы да обстрижешь Аньезу покороче, так, чтоб совсем походила на мальчика. А мы еще ей купим шляпу и жилет.
– Снова стричь? – в непритворном ужасе ахнула девчонка. – Но… вы же меня и так уже обкорнали дальше некуда. Страх какой!
– Ничего, – усмехнулся Рамон. – Волосы не голова – отрастут. А девчонка в нашей компании будет выглядеть слишком уж подозрительно.
– Уж потерпи, солнышко! – улыбнулся Андрей.
Деревенщина Гонсало же ничего не сказал, лишь ласково погладил Аньезу по голове своей огромной ручищей – утешил.
– Все сделаем, – заверил Мартин. – А ножницы я внизу видел – на гвозде висят.
– А можно еще помыться? – Аньеза смущенно махнула ресницами. – А то я пахну, как… Таз только и спросить да кувшин с водою.
Хмыкнув, лейтенант снова посмотрел на мальчишку:
– Спросишь, Мартин?
– Конечно! Спрошу!
– Ну вот и славненько.
Быстро собравшись, Громов, Рамон и Гонсало Деревенщина справились у рыжего слуги о дороге к рынку, вышли из корчмы и, повернув налево, зашагали по главной городской набережной, называемой Бэттери и застроенной симпатичными трех и четырехэтажными домами, своими узкими фасадами чемто напомнившими Громову знаменитую стокгольмскую площадь Сторторгет. Здесь же, коегде, среди пальм, виднелись котлованы и недостроенные остовы зданий, у которых копошились рабочие с тачками и мастерками.
– Кирпичи новые, – присмотревшись, недовольно буркнул Рамон. – Видать, есть тут уже мастерская… и даже не одна.
Мартин постриг Аньезу довольно быстро и старался, чтоб вышло покрасивее – все ж таки девчонка, понятно. И все равно приходилось утешать, даже поцеловать пару раз – юноша был бы готов и к гораздо большему количеству поцелуев, да только Аньеза пока ничего лишнего своему юному поклоннику не позволяла – весьма строгих нравов была, хотя и не стеснялась при Мартине мыться, даже командовала, когда воду лить.
Жилистый седобородый старик с морщинистым лицом – хозяин «Ржавого якоря», усевшись за небольшим столом в глубине зала, как раз прикидывал возможные доходы, считая на искусно выточенных из яшмы четках, когда сверху спустился рыжий слуга с ножницами, кувшином и тазом… да так неудачно спустился, что выронил таз, и тот – медный! – со звоном прикатился к хозяйским ногам.
– Ты что там спотыкаешься, дурень? – корчемщик недовольно поднял глаза, маленькие и слегка косые. – Совсем обленился? Давно затрещин не получал? Сейчас получишь. А нука, иди сюда! Вот тебе, вот!
– Господииин… – уклоняясь от града обрушившихся ударов – а кулаки у хозяина таверны были крепкие, – заканючил слуга. – Я просто хотел доложить… сказать хотел…
– Интересно, что же?
– Ай! Просто эти… ай, ай!
– Да говори же, бездельник!
– Я постоял под дверью, как вы велели…
– Ну? – хозяин наконец отпустил бедолагу, требовательно на него воззрившись. – И что?
– Я думал сначала – они содомиты, – быстро заговорил рыжий. – Ну те двое парней – они, как остались одни – целовались!
– Хо!
– А потом один разделся, и я увидал – он девка! Точно девка, ага!
Трактирщик безразлично повел плечом:
– И что с того, дурень?
– А еще – они говорили про меж собой на какомто непонятном языке… Думаю, что это – испанский! Певучий такой, раскатистый…
– Тактак… – озадаченно протянул хозяин таверны. – А тебе не послышалось, дурачина?
– Да что я, не знаю, как испанцы говорят?
– Ладно, не канючь! Лучше еще за ними посмотри, послушай… А там видно будет. В конце концов, стражников позвать – бежать недалече.
– Ваша правда, ваша правда, мой господин.
Аньеза и впрямь стала походить на мальчика, о чем ей не преминул сообщить Мартин, тут же об этом и пожалевший: девушка неожиданно покраснела, а в уголках ее больших глаз заблестели слезы:
– Значит – мальчик, говоришь? Так?
– Нну…
– А ято тебе верила! Считала своим другом… и даже больше того… А ты…
– Но Аньеза, милая, я просто хотел сказать – здорово, что все получилось… Нет, в самом деле – теперь тебя никто не узнает, и это…
– Молчи! – несколько успокоившись, девчонка погрозила пальцем и вдруг, еще более покраснев, повесила голову.
– Что?! – вскричал Мартин. – Что ещето?
– Меня видели голой… нагой…
– Ха! – юноша осторожно взял Аньезу за плечи и заглянул в глаза. – Да, я видел тебя без одежды… Первый раз – когда мы вместе купались, ты сама захотела, кстати… потому что очень красивая… второй раз…
– Помолчи, не о тебе сейчас речь, – вскочив на ноги, девушка подбежала к двери. – Видишь? Чутьчуть приоткрыта! А я закрывала плотно. Наверное, это тот рыжий слуга… ох, у него такой взгляд нехороший! Недаром про рыжих всегда говорят плохое.
– Ну милая Аньеза… – Мартин не знал, что и сказать. – Подумаешь, подглядывал… ты же красивая, вот он и…
– Не в этом дело, – напряженно поджала губы девчонка. – Он мог слышать, как мы с тобой разговариваем – между прочим, покаталонски, который для англичан звучит, как кастильский. То есть мы с тобой говорили поиспански… в английском городе!
Глянув в окно, юноша почесал затылок:
– А, вон ты о чем. Думаю, надо про все рассказать сеньору Андреасу!
– Обязательно расскажем! Но до этого… и самим надо тут за всем последить. Эти корчемщики… те еще типы.
Покусав губу, Аньеза выставила вперед левую ногу и приказным тоном промолвила:
– Сделаем так: ты будешь сидеть у окна и запоминать, кто пришел, кто вышел… А я, как появятся посетители, спущусь вниз, посижу и послушаю разговоры.
– Ой, милая… А давай, ты посидишь здесь, а я спущусь и послушаю. Поверь, так будет лучше!
Стенли Фогерти, племянник боцмана Смоллетта, оказался высоким и худым молодым человеком с грустным взглядом наивных голубых глаз и красным, как у закоренелого алкоголика, носом, уныло повисшим почти до самой верхней губы. Перетянутый широкими белыми ремнями мундир – красный кафтан с белыми отворотами и пристегнутыми полами – сидел на нем примерно так же, как беговое седло на старой ослице. Впрочем, несмотря на флегматичную внешность, Стен оказался парнем сметливым и явно благоволившим к своему дядюшкебоцману.