– Для меня? – изумленно воскликнула Аннелиза. Она почувствовала, как у нее запылали щеки. Плотная голландская шерсть платья затрепетала у нее на груди, словно под пышными сборками неожиданно забилось какое-то пернатое существо, рвущееся на волю.
Одсвелт вынул из шкатулки письмо. Нарушенный сургуч и помятый вид бумаги говорили сами за себя. Аннелиза поняла, что письмо было прочитано бесчисленное множество раз, прежде чем попало в школу Вандерманнов.
– Это предложение от Питера Хотендорфа, – сказал директор. – Господин Хотендорф – плантатор, один из самых влиятельных людей в нашей компании.
У Бритты вырвался слабый, напоминающий хныканье ребенка стон, однако Одсвелт не обратил на нее никакого внимания.
– Господин Хотендорф пережил трагедию – его жена скончалась от тяжелой болезни. Они прожили много лет, но она так и не родила ему ребенка, и это усугубило боль утраты. Те, кто знает его, говорят, что он всегда мечтал о династии. Он по-настоящему любил жену и потому не расторгал брака. Сейчас этот достойный человек уже оправился от горя и хочет изменить свою жизнь. Ему необходим наследник его богатого состояния. Вот что он пишет: «…никаких инфантильных особ, никаких кисейных барышень. Мне нужна женщина лет двадцати пяти или старше, но не настолько, чтобы она была неспособна зачать. Я не намерен брать в жены какую-нибудь бледную немочь, которая раскиснет от жары или станет рыдать, когда слуга уронит поднос. Подберите мне такую жену, которая будет способна оценить прелесть теплых тропических ветров и все удовольствия, доступные обеспеченному человеку. Я гарантирую ей деньги и роскошь, но не обещаю любви и страсти, ибо эти чувства навсегда принадлежат только одной женщине, истинной избраннице моего сердца».
Тут директор остановился и выразительно посмотрел на Аннелизу.
– Я понимаю, женщины, как правило, уповают найти в замужестве любовь, но…
Аннелиза почти не слушала. Она обвела взглядом прокурорские лица, хмуро взиравшие на нее с портретов. Если бы не состоятельность и авторитет Вандерманнов, они с матерью были бы сейчас в куда более бедственном положении. Ее предки не простили родной дочери безрассудной любви. Они вырвали Бритту из своих сердец и отлучили от семьи. За все время Аннелиза ни разу не виделась ни с кем из своих милых родственников. Случись что-нибудь, ни один из них не придет ей на помощь. Так нужно ли отказываться от этого замужества, пусть и не сулящего любви? Правда, она не собиралась попадать в положение, делающее ее зависимой от чужой помощи. Сколько она себя помнила, ей всегда хватало воли для подавления романтических наклонностей. С течением времени в ней все больше укреплялось убеждение, что человек не ввергнется в безумие страсти, если сразу же не позволит ей пустить слишком глубокие корни.
– Господин Хотендорф не приемлет любви, – сказала она наконец. – В этом я с ним согласна.
– В самом деле? – Одсвелта, похоже, сильно удивило такое суждение. – Тогда продолжим.
Директор откашлялся и вновь обратился к письму.
– «Я полагаюсь на ваш выбор, – читал он. – Если у вас есть на примете женщина разумная, в высшей степени воспитанная, способная родить мне много сыновей, отправьте ее ко мне незамедлительно. Я не располагаю временем, чтобы дожидаться завершения всех формальностей, поэтому прошу освободить меня от процедуры обмена контрактами и прилагаю разрешение губернатора. Как только подыщете мне подходящую супругу, отправьте ее ближайшим рейсом».
Сложив изрядно потертый листок по сгибам, Одсвелт подытожил:
– Вот, собственно, и все, Аннелиза. Конечно, я должен признать, пылкостью чувств здесь и не пахнет. Но зато написано честно. А поскольку зима уже близко, нужно торопиться. На следующей неделе корабль заберет тебя на борт, и ты отправишься в длинное плавание.
– Так скоро?! – в один голос вскрикнули мать и дочь.
– Что делать. Ни одна из наших «дочерей компании» не отвечает требованиям Хотендорфа ни по возрасту, ни по жизненному опыту. Ни одна. – Директор вытащил из кармана носовой платок и с ожесточением вытер лоб. – Ты должна сделать это, Аннелиза. Много лет мы были более чем великодушны к вам обеим. В директорате нет двух мнений. Только ты подходишь ему. Тебе нужно принять это предложение.
И тут Аннелиза, не сдержавшись, выпалила:
– К вашему сведению, я не рабыня. Строго говоря, я не являюсь «дочерью компании» и не обязана безропотно выполнять любое ваше постановление.
Конечно, она не была ни их рабыней, ни воспитанницей. Но она родилась от внебрачной связи, и на ее матери навсегда осталось клеймо шлюхи. С благоволения компании им разрешили управлять этой школой, иначе бы их обеих, без сомнения, ожидала участь проституток. Трясущиеся губы директора вот-вот могли произнести это. Аннелиза, внимательно следившая за ним, видела, что Одсвелт сдерживал себя с таким же трудом, с каким она укрощала в себе желание наговорить ему кучу дерзостей. И вдруг она начала смутно понимать смысл происходящего и причину презрительно-насмешливого поведения директора. Несомненно, он не хотел показывать, насколько важно было для компании ублажить господина Хотендорфа.
– Аннелиза?! – тихо произнесла Бритта. Ее шепот, проникнутый томительным ожиданием, поразил девушку. – Я и мечтать не смела о таком предложении. Это большая честь для тебя и… для меня.
Когда Аннелиза увидела полное надежды лицо матери, то ее наполовину сложившееся убеждение о собственной значимости несколько угасло. Вероятно, ей не стоило так себя вести. Люди быстро узнают о решении компании, станут прокручивать его в своих умах и в конце концов примут к сведению. Тогда к имени Бритты Вандерманн больше не будут добавлять слово «шлюха» – эпитет, приклеившийся к ней так же прочно, как к лимону определение «кислый». Если Бритта Вандерманн станет матерью жены плантатора, «Дочери компании» из второсортной школы для сирот превратятся в престижное заведение. Именитые семьи будут просить Бритту принять их чад, чтобы обеспечить им такие же блестящие партии. Что ж, она согласится на этот брак и тем самым отблагодарит мать за ее самопожертвование в течение многих лет.
Одсвелт, явно озабоченный исходом разговора, снова постарался склонить дело в свою пользу.
– Господин Хотендорф для своих пятидесяти с лишним лет мужчина крепкий и здоровый во всех отношениях, но его нетерпение можно понять. С тех пор как он отправил письмо с предложением, прошло почти восемь месяцев. Если мы станем действовать строго по правилам, то потеряем слишком много времени. Для него это имеет существенное значение. Сегодня он еще способен произвести на свет сына, а завтра такой возможности может уже и не быть.
Аннелиза кивнула, признавая справедливость этих слов. Тысячи миль отделяли острова Банда от Нидерландов, и путешествие туда не было просто морской прогулкой. Частые штормы, отсутствие попутного ветра и множество других опасностей сильно осложняли плавание. На процесс обмена контрактами могло уйти четырнадцать месяцев, а то и больше. К этому прибавлялось еще семь или восемь месяцев дороги для нареченной. Таким образом, даже при благоприятном стечении обстоятельств реальное завершение брачной процедуры могло произойти приблизительно через два года. Человеку, находящемуся на полпути к шестидесятилетию и лелеющему мечту о создании династии, такой срок должен был представляться вечностью. Наверное, и для бездетной женщины под тридцать, не надеющейся на приемлемый брак в Нидерландах, это время тоже что-то значило.
– Поскольку в данном случае обмен контрактами исключен, – заявил директор, – бракосочетание совершится на месте. Как только ты прибудешь на острова, губернатор не мешкая проведет эту короткую церемонию.
– Мы никогда не отправляли невест без юридического удостоверения статуса, – заметила встревоженная Бритта. – Не навредим ли мы себе такой поспешностью? Что, если господин Хотендорф откажется принять Аннелизу?
– Резонно, – хмыкнул Одсвелт.
Озадаченный вопросом Бритты, он немного подумал и затем, прочистив горло, продолжил: