А Джеральд Фолк пусть ее утешает...
Господи, как же болит сердце! Охотник был уверен, что оно окаменело навсегда, но, когда он увидел Блисс, целующуюся с Фолком, сердце его заныло, словно его погрузили в расплавленный свинец. Охотник проклинал в эту минуту и себя, и свое сердце за то, что чары этой женщины оказались так сильны. И мысленно поклялся, что теперь выжжет из своей души последние остатки жалости к кому бы то ни было.
Охотник снова заглянул в иллюминатор каюты и увидел, что влюбленная парочка разомкнула свои объятия и Фолк собрался уходить. Это несколько удивило Охотника – ведь он был уверен в том, что Блисс затащит теперь Фолка в свою постель. Однако она выставляет его. Странно...
Губы Охотника сложились в кривую усмешку. Он отступил поглубже в тень, дожидаясь, пока Фолк пройдет мимо него, убедился, что его враг успел вернуться к себе, и лишь после этого открыл незапертую дверь в каюту Блисс и вошел внутрь.
Блисс стояла лицом к иллюминатору и смотрела на ночное небо. Очевидно, она почувствовала чье-то присутствие, потому что вдруг повернулась и негромко вскрикнула, увидев, кто перед нею.
– Охотник подошел ближе и оказался в круге света, падавшего от зажженной лампы. Блисс смотрела на него широко открытыми глазами, не в состоянии произнести ни слова.
– Как ты попал сюда? – прошептала она наконец. – Ты должен уйти, пока Джеральд не обнаружил, что ты на борту!
Охотник подступил еще ближе, и Блисс увидела, как мрачно сверкает в полумраке его единственный глаз.
– Действительно, мне лучше уйти. Я свалял дурака, бросившись освобождать тебя.
– Освобождать меня?
Он что, издевается над нею?! Освобождать! Для него это значит снова взять ее в плен и увезти назад, на свой остров. Джеральд, по крайней мере, пообещал отвезти ее в Мобиль, к сыну. Охотник же ничего подобного ей не предлагал. Когда она рассказала ему о своем сыне и попросила помощи, он просто взял и уплыл куда-то...
– Ты прав. Не нужно меня освобождать, – сказала Блисс, собрав всю свою волю.
Если бы речь не шла о сыне, она была бы счастлива уплыть с Охотником куда угодно, хоть на край света! Ведь он сумел заново наполнить ее жизнь смыслом и светом...
– И мне тоже не нужно было приходить сюда. – Охотник отвернулся и шагнул к двери.
– Охотник! Погоди!
Он обернулся; на лице его причудливо метнулись тени от горящей лампы. Лицо Охотника можно было бы назвать спокойным, если бы не огонь, сверкавший в его единственном серебристом глазе.
– Что ты хочешь? – спросил он.
– Я... О господи, я сама не знаю! Ничего, иди. Охотник не знал, что уйти порой бывает настолько мучительно и больно. Нога сами понесли его вперед, к Блисс, и он подошел к ней неверными шагами, словно следуя велению тела, а не голосу рассудка.
Он хотел Блисс! Хотел свою жену – всем телом, всей душой, всем сердцем...
Охотник потянулся к Блисс, прижал ее к себе – и почувствовал, как она напряжена. Блисс внимательно смотрела ему в лицо, а он вспоминал далекие годы, – когда все между ними было так легко и просто.
Но вот Блисс подняла руки – и Охотнику показалось, что она хочет оттолкнуть его. Однако вместо этого она судорожно вцепилась в черный шелк его рубашки, и Охотник мучительно застонал, припав к ее губам.
Сердце его бешено стучало – так же, как и сердце Блисс. Их поцелуй был бешеным, страстным. Услышав хриплый стон, сорвавшийся с губ Блисс, Охотник подхватил ее на руки и понес на постель. Пусть это будет его последней в жизни слабостью, но он не может уйти, не испытав еще раз сладкую муку любви!
Та же мысль – о последней близости с ним – промелькнула и в голове Блисс. Она чувствовала себя виноватой перед этим человеком, который столько успел дать ей за короткое время, что они провели вместе. От одного прикосновения его рук она чувствовала, как у нее слабеют колени...
Когда Охотник положил ее на кровать и сам лег рядом, Блисс в который уже раз подумала о том, что, может быть, совершает большую ошибку, не прислушиваясь к голосу сердца. Но затем новая, пугающая мысль пронеслась у нее в голове: ведь если Охотника поймают в ее каюте, это будет означать для него смерть – немедленную и ужасную.
– Нет, Охотник, нет! – воскликнула она, пытаясь вырваться из его рук. – Нельзя. Уходи, пока тебя не схватили...
– Сначала ответь мне на один вопрос, Блисс. Ты не беременна?
Блисс ахнула. Вопрос поразил ее. Почему это вдруг пришло ему в голову? И тут она впервые подумала о том, что, возможно, и в самом деле беременна...
– Н-не знаю, – неуверенно ответила Блисс.
– Это плохо, – пробурчал Охотник.
Блисс не успела спросить его, что в этом плохого: Охотник резким движением задрал ее юбки. Сам он не раздевался, и Блисс почувствовала, что его одежда еще не просохла от морской воды. Прикосновение мокрой ткани невольно заставило ее поежиться, а в следующую секунду Блисс уже стало ни до чего – она ощутила, как готовое к бою орудие Охотника коснулось ее бедра.
– Т-ты же собирался уходить, – невпопад прошептала Блисс.
– Потом. Сначала я должен закончить то, зачем пришел. Впусти меня! – прошептал в ответ Охотник, разводя коленом ноги Блисс.
Что-то странное послышалось в его голосе, лишенном обычной теплоты и страсти. Блисс изумленно взглянула на него и увидела, что лицо Охотника остается спокойным и деловитым – таким, словно он готовился выполнить какую-то работу, без особого желания и, уж конечно, без удовольствия. Но сказать Блисс ничего не успела: Охотник сильно и глубоко вошел в нее.