Джеронимо заорал, завертелся на месте, стряхивая с себя мурашей, размахивая зачем-то бесполезным палашом, но мелкие бестии брали числом, живой, кусучей волной поглощая пирата.
Мгновение — и того накрыло с головой, погребая вонючее тело под толстым слоем копошащихся насекомых.
Перон сделал пару шагов, подгибая колени, взмахивая руками, и упал. Крики его смолкли, сменившись противным шорохом миллионов хитиновых лапок, и на Олега повеяло удушающими парами муравьиной кислоты, да так, что слёзы брызнули, а горло драло, будто наждаком.
— Бегом отсюда! — заорал Сухов.
Ташкаля уговаривать не пришлось, он и так стоял в позе «На старт… Внимание…»
Вдвоём они одолели поляну и ворвались в становище с криками:
— Спасайтесь! Муравьи идут!
Люди опытные тут же подпрыгнули как ужаленные, похватали оружие да прочие причиндалы морского разбойника и дунули прочь.
Те, кто смутно представлял себе опасность, ворчали, но стоило добраться до них первым муравьям-солдатам, как их движения сразу обрели быстроту.
— Не к морю! — надрывался Олег. — Муравьи идут туда же и нагонят нас! На север! На север!
Обходя по дуге муравьиный прилив, пираты устремились прочь от ползучего ужаса сельвы.
Как бы не час они ожесточённо врубались в заросли, пытаясь уйти как можно дальше, и их усилия оправдались.
А ещё час спустя передовой отряд выбрался на узкую, но хоженую тропу. С обеих сторон над путниками нависала густая листва красного имбиря и генекена, подлеска, каким-то образом выживавшего под мощными кронами капоковых деревьев.
Непередаваемое счастье — просто идти, переступая через корни, накалывая палашом очередную змею и отбрасывая её в сторону.
И никакой рубки!
Бивак разбили на возвышенности, в редкой роще хлопковых деревьев, где ветер с близкого моря сдувал москитов. Избавиться от кровопийц вовсе не удалось, зато они уже не брали, как прежде, неисчислимым количеством.
Когда стемнело, колья были вбиты и гамаки натянуты, навесы в виде шалашей без стен выставлены, а костры разожжены.
Правда, пировать особо не выходило — зажарили пекари, смахивавшую на маленькую мохнатую свинку, и пару обезьян. Закусили подгнившими фруктами. Скудная трапеза, но хоть такая…
— А что с Пероном? — поинтересовался невозмутимый Олонэ, развалившись меж двух сильно выступавших корней, как в кресле.
Сухов пожал плечами, глодая кость.
— А что бывает с человеком, которого кусают сто тысяч здоровенных муравьёв? — ответил он вопросом, по сути, риторическим. — Или триста тыщ…
— По мне, так хватило бы и полсотни, — проворчал Франсуа, потирая места укусов.
Пламя костров разогнало мрак на вершине пологого холма, где пираты стали лагерем, и тьма над сельвой сгустилась ещё больше. Кроме витающих светлячков да первых звёзд — ни огонька.
Но если глазам не удавалось ничего увидеть, то слуху работёнка нашлась — тишины в джунглях отродясь не знали, тем более ночью.
Кричали обезьяны, вспугнутые змеями, трещали ветки, слышался топот. Гулкие удары, производимые золотогрудым дятлом, завершились пронзительным воплем большехвостого гракла — полное впечатление, что кого-то мутузили-мутузили, да и добили наконец.
А потом из леса донёсся гулкий, рокочущий звук, словно там кашлял человек, только громче и гортаннее.
— А это ещё кто? — прислушался Голова.
— Ягуар, — спокойно объяснил Ицкуат и добавил: — Голодный.
— Ну тогда я гулять не пойду, — решил буканьер и завалился в гамак. — Спать буду!
Вскоре, выставив охранение, заснул весь лагерь, три сотни лбов, грязных, потных, жадных до золота и не жалевших чужой крови.
Сухов усмехнулся и закрыл глаза. Голодный ягуар, бродивший вокруг, милый котик по сравнению с ними…
…Разбудила Олега тишина. Храп и стоны, кашель и бранливый шёпот не в счёт.
Утихли «позывные» ягуара, смолкли птицы.
Хорошо, если пернатые притомились и решили отдохнуть, а вдруг спугнул кто?
Полив на ладонь из фляги, Сухов омыл лицо и малость взбодрился. Покинув гамак, к которому так и не привык, он приблизился к костру и пихнул в плечо шатавшегося в полудрёме пирата:
— Ступай в мой гамак, я за тебя посижу.
Обрадованный флибустьер даже спасибо не сказал, сил не было, и живо занял Олегово место.
Не глядя на потрескивавший костёр, Олег внимательно осмотрелся. Часовых было немного, да и половина из них бессовестно дрыхла.
Сухов покачал головой — никакой дисциплины. Подходи и режь.
Не-ет, с таким стратегом, как Олонэ, благосостояние трудящихся вырастет не скоро. Бросать надо это дело.
И не дожидаться, пока кто-то покинет отряд, а сделать это первым. Такое поведение не понравится Олонцу? Его проблемы!
Олега отвлекла какая-то возня.
Мигом откатившись от костра в тень, он разглядел несколько смутных фигур. Послышался сдавленный стон, тихо звякнула сталь.
Сухов ухватил охапку более-менее сухого хвороста и швырнул её в огонь.
Света сразу прибавилось, позволяя разглядеть согбенные силуэты индейцев с перьями в волосах.
Не раздумывая, Олег выхватил «Флинтлок» и нажал на спуск.
Грохот выстрела произвёл волшебное действие — туземцы исчезли. Упав наземь, они быстро, как ящерицы, уползли в ночь, канув в лес.
Толстяк Люка, привстав на колено, выстрелил им вдогонку из мушкета, но завалил ли кого, вопрос.
А вот пираты не затеяли ровно никакой суматохи. Они не вскакивали, не метались в панике, но и грамотной погони тоже организовывать не спешили.
Просыпались, ругались, пряча среди брани вопрос: кто стрелял?
Некоторые даже садились, свешивая ноги с гамаков, а Франсуа Олонэ воздвигся во весь рост, громогласно вопрошая:
— Какого чёрта стреляли?
— Отбили атаку индейцев, капитан, — насмешливо ответил Сухов.
Тут к нему приблизился Ташкаль, вздохнул с облегчением и поманил за собой.
Олег, подхватив факел, двинулся, куда звали.
Индеец подвёл Сухова к его же спальному месту, куда давеча завалился дежурный. Он и сейчас занимал его место, только в гамаке покачивалось мёртвое тело — сразу пять шпаг вонзились в тело несчастного, решившего вздремнуть.
Три измазанных клинка валялись на земле, куда сквозь плетёный гамак сочилась кровь, а два изделия толедских оружейников так и покачивались, торча из ран.
«Вовремя я, — подумал Олег, — а то бы сейчас с меня капало…»
Сопя, Олонец наклонил руку Сухова, державшую факел, и рассмотрел лицо жертвы, искажённое болью и страхом.
— Ксавье? — хмыкнул «генерал пиратов». — Эк тебя угораздило… Ладно, с утра похороним!
На пятый день пути флибустьеры вышли к Пуэрто-Кавальос, зачуханному городишке, приткнувшемуся к пристани между сельвой и морем.
Зато у хлипких причалов покачивалось трое мелких судёнышек, вроде торговых навиетто, и один флейт побольше, нёсший на борту две дюжины железных и бронзовых пушек.
Пираты будто обезумели. Мигом захватив корабли, они принялись грабить и жечь немногие постройки. Сожгли и склад с кожами аллигаторов — видимо, страсть к разрушению пересилила даже обычную алчность.
Нахватав пленников, их стали пытать, вызнавая, как пройти к городу Сан-Педро.
Франсуа Олонэ и сам приложил руку к истязаниям, пока не утолил жажду крови.
Оставив командовать подошедшими кораблями Моисея Воклена, «генерал пиратов» повёл флибустьеров на штурм Сан-Педро.
А Сухов подумал, что с него довольно. Спору нет, долг губернатору Тортуги вернуть надобно, это вопрос чести, но бестолково таскаться по лесам, рассчитывая, что где-то среди дебрей их ждут испанцы с сундуками, полными золота?
Извините, капитан Олонэ, это не наш путь.
— Бастиан! — крикнул Олег, поднимаясь на борт «Ундины». — Что нам досталось из добычи?
— М-мешки с индиго, к-капитан! Немного в-ванили, к-какао… А, я ещё десяток т-тюков крокодильих кож с-спас! Не то б с-сгорели. А я мыслю, ч-чего зазря т-товар жечь? В хозяйстве п-пригодится…