Упруго поднявшись, Штабай удалилась. У неё была красивая походка.
Олег сжал зубы и зажмурил глаза. Он напрягся так, что пот выступил на лбу, но все его усилия привели к тому, что чуть-чуть шевельнулся мизинец на левой ноге. Вот и все успехи.
«Ну я попал…»
В это время заскрипел пол под тяжёлыми шагами, и в комнате стало тесно.
Вошли пятеро — смуглые, черноволосые, с едва заметной раскосинкой обсидиановых глаз. Все они одеты были одинаково, как местные невольники или бедняки — в просторные белые штаны и рубахи, на ногах — толстые плетёные сандалии.
Тот, что был постарше, скомандовал четверым помоложе — должно быть, чакам.
Чаки проворно закутали Сухова в одеяла, обвязали сверху верёвкой, подняли и потащили.
Вниз по лестнице… На улицу… Уложили — куда?
Ага, в повозку — зацокали копыта, заскрипели колёса…
А у Олега даже сердце чаще не забилось. То ли надышался «мужской травы», то ли так подействовал «массаж».
Как там Штабай говорила? «Касания Сипакны»? Чтоб он сдох, этот Сипакна…
Сколько длился его «последний путь», капитан Драй не запомнил — тошно было.
Муть, переполнившая голову, постепенно вымывалась, но тело по-прежнему оставалось недвижным, будто чужим. Только пальцы начинали подёргиваться.
И вот «жертву» сгрузили. Когда размотали одеяла, Сухов заморгал от яркого солнца и не сразу рассмотрел жреца с помощниками.
Чилан и чаки уже сорвали с себя одежды бледнолицых, затянув чресла набедренными повязками.
Достав сосуд с синей краской, жрец принял значительный вид и стал мазать Олега кистью из перьев.
Краситель, увлажнивший лицо Сухова, поначалу был даже приятен, а после стянул кожу.
В эти-то минуты помутнённое сознание очистилось.
Сухов сразу вобрал в себя и запахи, и звуки, мозг раскалывался мыслями, вихрь чувств разрывал грудь.
«Ничего, — трепеща от бессильной ярости, подумал Олег, — сейчас тебе помогут, сделают вскрытие!»
Рванувшись изо всех сил, он добился того, что вяло шевельнулся.
Жрец заметил это, очень удивился, нахмурился и крикнул чакам нечто повелительное.
Помощники живо подхватили Сухова и разложили его на жертвенном камне.
«Господи, до чего ж глупо…» — мелькнуло у Олега.
Чилан достал церемониальный нож и торжественно возговорил по-майясски, гортанно и будто заикаясь:
— Чунхи махо к’аниуу-аан умам мош укуч ка-аан унич… Чунхи лак’инил чакиуу-аан ума-наб ток-тун хиш сак-тун к’антун у-куч… Чунхи чик’инил екиуу-аан у-мам умцек у-куч иекамил тун…[27]
Крепко ухватившись за рукоятку ножа обеими руками, жрец утвердился на земле понадёжней и медленно замахнулся — солнце сверкнуло в обсидиановом лезвии.
В следующую секунду тощую грудь чилана проткнул другой нож — обычный стальной клиночек, вонзившийся по рукоять.
Коленопреклонённые чаки, уткнувшиеся лбами в землю, не видели этого святотатства.
Один из них — со своего места Олег замечал лишь его худую задницу — вздрогнул и застонал, «словив» второй швырковый нож. Рядом сник другой.
Лишь когда рухнул убитый жрец, двое чаков, остававшиеся в живых, растерянно осмотрелись, словно не веря происходящему.
Третий умер мгновенно — лезвие пробило его шею, размалёванную полосками, словно оставленными когтями пумы или ягуара.
Четвёртый вскочил, метнулся к собрату, вырывая у того из груди завязший клинок, — и содрогнулся. Брошенный кинжал вошёл ему в печень.
Освещённая солнцем, возникла Штабай.
Осмотрев поле боя, она подошла к последней из своих жертв и деловито провернула нож в ране — чак захлебнулся криком и кровью. Готов.
— Зачем ты вернулась? — довольно ясно выговорил Олег — уже ничто не вязало язык.
Девушка подумала.
— Такая смерть недостойна воина, — серьёзно сказала она.
Сняв платье, Штабай совершенно непринуждённо отошла, наклонилась — Сухов расслышал плеск воды — и вернулась.
Мокрым уипилем девушка протёрла ему лицо и грудь, смывая краску. Ещё и ещё раз, пока кожа Олега не вернула обычный цвет, а уипиль не превратился в грязную синеватую тряпку.
Наклонившись над Суховым, индианка принялась колдовать, растирая грудь его и шею, щипками и тычками возвращая телу чувствительность, будто снимая наложенное заклятие.
Когда Олег напряг мышцы и сел, свесив ноги с камня, едва не ставшего жертвенным, Штабай не отпрянула, не бросилась бежать. Она стояла рядом, вытянувшись стрункой, и покорно ждала своей участи.
— Только побыстрей, ладно? — устало проговорила она.
— Побыстрей что?
— Убей меня.
— Ага, щас…
Сухов притянул к себе девушку и принялся целовать её грудь. Штабай глухо вскрикнула, обняла неумело его за шею…
Кто кого из них повалил на землю, осталось неизвестным.
Прямо на жёсткой траве, сплетая ноги и руки, мужчина и женщина самозабвенно занимались любовью.
Они любили друг друга исступлённо, заходясь от криков и чувств.
Над ними невинно голубело небо, вдаль расстилался простор моря, неподалёку земля впитывала лужицы крови, а они предавались тому, ради чего были созданы.
Ближе к вечеру Олег спустился в Бастер и вышел к знакомому тупичку.
На нём были одни лишь белые штаны, позаимствованные у одного из чаков. Тупичок хранил тишину, лишь кое-где за бамбуковыми шторками звякали тарелки и бубнили голоса.
Поднявшись в «странную квартиру», Сухов довольно хмыкнул — все его вещи и оружие остались не тронуты.
Быстро переодевшись, обувшись и вооружившись, капитан Драй пошагал к гавани.
На борту «Ундины» его встретил встревоженный Ташкаль.
— Мы тебя потерять, — сказал он с облегчением. Рассмотрев на шее Олега засосы, индеец понимающе кивнул: — Твоя встречаться с женщина?
Сухов усмехнулся.
— Мне повстречалась штабай, — ответил он.
Ташкаль побледнел.
— Не волнуйся, краснокожий брат мой, — хлопнул его по плечу капитан, — это было порядочное привидение. «Дикое, но симпатичное!» Ложись почивать, с утра отплываем…
Глава десятая,
в которой Олег попадает в безвыходное положение
Лето закончилось скоро, хотя приход осени остался незаметен — та же глянцевая зелень вокруг, та же теплынь и море, похожее на гигантскую ванну, — освежиться не получится.
В течение сентября Олег поднабрал команды — теперь был полный комплект.
Капитан Драй хоть за славой и не гонялся и «пропиариться» не спешил, однако молва о его подвигах разошлась. А когда Ричард Норман, помощник мастера моргановского фрегата «Лилли», поведал как-то в тёплой компании, что Олег с Генри — друзья, авторитет Сухова сразу окреп.
Болтуны же добавили слухов, утверждая, что капитан Драй не просто везучий — у него, мол, чуйка развита, дай Бог. Вот, дескать, отправился он в поход с Олонцем, а потом понял, что дело не выгорит, и бросил всё.
И где теперь гордость Тортуги, «генерал пиратов» Франсуа Но? Неведомо! А капитан Драй жив-здоров и при деньгах!
А тут заезжие контрабандисты принесли страшную новость: у Олонэ, оказывается, всё прахом пошло — сначала испанцы, потом индейцы повыбили его людей. «Сен-Жан» отплыл несолоно хлебавши да наскочил на рифы у Маисовых островов.
Всё лето пираты, отбиваясь от местных туземцев-людоедов, строили баркалону из обломков фрегата. Отбились, построили. Решили нагрянуть на Рио-де-ла-Ачу, да в шторм попали и промахнулись. Оказались на Дарьене. Там-то и нашёл свой конец Олонец — в желудках индейцев, не побрезговавших окороками бледнолицего…
27
Год начинается на юге, его покровитель — Жёлтый зверь, его ноша — бог огня, его доля — обилие зерна… Год начинается на востоке, его знамение — Красный зверь, это время копий, время ягуаров, его ноша — засуха… Год начинается на западе, его покровитель — Чёрный зверь, его ноша — владыка черепов, отмечен смертью год…