Находясь далеко от головы колонны, я только на третий день понял, что куны взяли с собой женщин. Я обнаружил это следующим образом: когда индейцы находили что-нибудь, о чем считали нужным поставить нас в известность, — например, пригодную для питья воду или много вкусных фруктов, — королевский сын присылал к нам гонца с сообщением. На сей раз новость заключалась в том, что у них находится индеец из другого племени, беглый раб из Портобело. Только гонцом была одна из белых индианок. Она знала достаточно английских слов и достаточно хорошо объяснялась жестами, чтобы я понял: впереди появился новый человек, с которым, возможно, капитаны захотят поговорить.
Я сказал ей, что война не женское дело, а девушка ответила, что она не уступает в смелости мужчинам, постучав себя по груди и сделав вид, будто натягивает лук. Возможно даже, это было правдой. Я пожелал ей удачи и отдал ей маленький золотой крестик Пэдди Квиллигана. (Один из парней снял с него крестик, прежде чем мы его похоронили. Мы взяли оружие Пэдди, но не стали обыскивать тело, и думаю, мы поступили правильно. Увидев у Мараиса нательный крестик погибшего, я сказал, что мы не грабим своих мертвецов, и забрал у него крестик. Тогда уже было поздно возвращать его Пэдди.)
Едва я успел двинуться вперед, как появился один из людей капитана Берта с приказом явиться в голову колонны, и я сказал, что уже иду.
Дело в том, что упомянутый индеец принадлежал к племени москито, а москито и куны разговаривали на разных наречиях. Он пытался объясниться с сыном вождя, а сын вождя в свою очередь объяснялся с капитаном Коксом, который переводил капитану Берту. Но индеец научился немного говорить по-испански за годы рабства, и потому капитан Берт вызвал меня.
Москито оказался мускулистым, поджарым мужчиной без единой унции лишнего жира. В команде капитана Берта был брадобрей-кровопускатель, и этот цирюльник накладывал целебную мазь на лодыжку москито, которая выглядела просто ужасно.
Первым делом москито спросил, не испанец ли я. Нет, сказал я, англичанин, но одно время жил на Кубе. Такого рода ложь не являлась грехом, поскольку я не хотел обмануть его, а просто пытался прояснить ситуацию.
Москито сказал мне, что в Портобело много солдат. Обычно почти все они находятся в крепости, но сейчас часть солдат наверняка послали на его поиски, поскольку он сбежал. Я спросил: «Сколько всего?» — и он показал пять пальцев. Капитан Берт и остальные капитаны сошлись во мнении, что цифра не особо пугающая.
Потом я спросил насчет остальных солдат, которые не в крепости. Где они находятся? Там «стена из бревен», сказал он, для наблюдения за дорогой. Они укрываются за ней. Много солдат. Москито несколько раз сжал и разжал пальцы обеих рук, показывая, сколько именно. Если он не ошибался, там было человек пятьдесят. Он обошел укрепление стороной, углубившись в джунгли. Он покажет нам дорогу.
Разумеется, я спросил насчет других оборонительных сооружений, и он ответил, что больше там ничего такого нет. Естественно, напрашивался важный вопрос: станут ли сражаться с нами горожане? И насколько ожесточенно? Численный перевес будет на их стороне, и, если они располагают огнестрельным оружием и пожелают им воспользоваться, нам придется туго. Мы рассчитывали, что горожане обратятся в бегство, когда мы одержим верх над солдатами.
Обратившись к капитану Берту, я заметил, что мы можем обойти бревенчатый форт стороной. Он сказал, что нам придется захватить его. В противном случае солдаты смогут напасть на нас с тыла, когда мы будем грабить город.
— Давайте оставим два десятка людей наблюдать за фортом с приказом стрелять в любого, кто откроет ворота. Испанцы не будут знать, сколько людей прячется в джунглях, и я готов поставить дублон против шиллинга, что они носа оттуда не высунут.
Он покачал головой:
— Нам нельзя рисковать. Они могут пробиться с боем, или наши могут покинуть позицию, чтобы тоже поучаствовать в грабежах.
Полагаю, здесь он был прав.
Потом я спросил у москито, как ему удалось сбежать. Он показал мне свою лодыжку, которую я уже видел. Чтобы предотвратить любую попытку побега, хозяин приковал индейца за ногу к бревну, которое ему приходилось таскать за собой. Через несколько лет стертая до мяса лодыжка воспалилась так сильно, что хозяин снял цепь, дабы наложить на рану мазь. Москито сразу же сбил его с ног и убежал, со своей поврежденной лодыжкой и всем прочим. Если бы я мог описать, как худо мне стало при мысли о Новии, когда я увидел изуродованную лодыжку беглого раба, я бы описал. Я почувствовал себя гнуснейшей тварью на свете, хотя приковал Новию потому только, что не хотел ее смерти в бою.
Возвращаясь к москито, добавлю следующее: он успел заметить у некоторых наших людей топоры и сказал, что, если мы дадим ему на время топор, он вытешет дубинку и поможет нам убивать испанцев. Я сказал, чтобы он шел со мной: я дам ему оружие гораздо лучше дубинки.
Мы еще долго обсуждали ситуацию, прежде чем двинулись дальше, но я не стану излагать наш разговор в подробностях. Самое главное — никто из нас не знал точно, как далеко от бревенчатого форта мы находимся. До него оставалось меньше дня пути — но это все равно порядочное расстояние. Мы строили разные предположения и задавали вопросы индейцам, но в конечном счете не узнали ничего сверх уже известного. Вероятно, мы не успеем добраться до него сегодня, но не исключено, что успеем. Если мы не доберемся до форта, возможно, мы станем лагерем на ночь поблизости от него. Это меня беспокоило.
Прежде чем продолжить, скажу вот что: я взял москито с собой и отдал ему абордажную саблю Пэдди. Он пришел в Дикий восторг, и мы расстались друзьями — в той мере, в какой белый человек и индеец вообще могут быть друзьями.
Мы устроили привал на ночь, перекусили и легли спать с надеждой, что насекомые станут докучать кому-нибудь другому. Я прихлопывал москитов и тихо чертыхался, когда вдруг сообразил, что хорошо выспаться сегодня мне в любом случае не удастся и, наверное, имеет смысл пойти разведать, где находится форт.
Я поднялся на ноги по возможности тише, сказал Буше, что Ромбо остается за старшего, и двинулся вперед. Куны остановили меня, как и я ожидал. Когда я сообщил о своем намерении, сын вождя сказал, что пошлет со мной своего человека. Не надо, сказал я, пускай все выспятся, а я не стану отходить далеко и скоро вернусь.
Затем я остался один. Там водились разные опасные хищники, и ты мог наступить на спящую змею, но страшнее всего было заблудиться. Я шел медленно и осторожно, стараясь запоминать повороты тропы и приметные деревья, которые послужат для меня ориентирами на обратном пути. Я надеялся выйти на поляну, где видно небо и можно сориентироваться по Полярной звезде, но здесь мне не повезло.
Когда на плечо мне легла чья-то рука, я чуть не выпрыгнул из штанов от испуга и резко повернулся, готовый убить подкравшегося сзади человека. Это оказалась белая индианка, которой я отдал крестик Пэдди. Она прижалась ко мне всем телом, как иногда делают девушки.
— Рад видеть моя?
Мне следовало сказать, что в такой темноте ничего не видно, но вместо этого я сказал «да».
— Моя показывать. Уберегать от беда. Твоя ходить за мной.
Готов поклясться, мы пересекли один и тот же ручей три раза, прежде чем добрались до испанской дороги. Там опасность заблудиться миновала, поскольку с такой прямой, ровной дороги сбиться невозможно. Теперь существовала опасность, что испанцы могут заметить нас прежде, чем мы увидим их.
Но этого тоже не произошло. Мы приблизились вплотную к форту и крадучись обошли его кругом. Дважды я заметил часовых за стеной из заостренных сверху бревен. Мне не составило бы труда застрелить одного из них, и я испытывал сильное искушение выхватить пистоль. Но тем самым я испортил бы все дело. Испанцы не должны были знать, что мы находимся поблизости, покуда мы не нападем на форт.