Впоследствии Новия сказала мне, что все время, пока мы находились там, ее неотступно преследовали такие же мысли. Если бы я тогда предложил ей покинуть корабль, она моментально согласилась бы. Сейчас я гадаю, жалел ли когда-нибудь потерпевший кораблекрушение Худасов Господин о том, что сел на судно, которое отвезло его обратно в Англию. Мне кажется, жалел — и часто. Интересно знать, пытался ли он когда-нибудь вернуться обратно?
И получилось ли у него?
Мы оставались на Седельных островах чуть дольше двух недель. Перед отплытием наловили несколько сотен черепах достаточно удобного размера, чтобы взять их с собой. Уложенные на спину, они остаются на одном месте и могут жить несколько недель (несколько месяцев, по словам некоторых моряков) без пищи и воды. Таким образом мы обеспечили себя запасом свежего мяса, который иссяк… впрочем, мне не следует забегать вперед.
Мы находились в десяти днях пути от Кальяо. «Принцесса» держалась достаточно близко к берегу материка, чтобы заметить любой корабль, выходящий из порта. Остальные корабли стояли поодаль друг от друга дальше к северу, но каждый из них находился в пределах видимости от какого-нибудь другого. Когда груженные золотом суда выйдут из порта — несколько крупных, хорошо вооруженных галеонов, — «Принцесса» подаст сигнал. На своем пути на север галеоны будут встречать наши корабли один за другим, а ко времени, когда они встревожатся, возвращаться назад будет уже поздно. Таков был план капитана Берта, и я по-прежнему считаю его удачным.
Глава 32
МОРСКОЙ БОЙ
Большинство цифр в данном повествовании названы примерно, но в основном они очень близки к истинным. Например, я сказал, что на «Санта-Чарите» было четверо женатых мужчин. Возможно, их было трое, а возможно — пятеро. Но я уверен, что четверо. А вот точные цифры: мы десять дней прождали у Кальяо галеонов с золотом, и галеонов оказалось три.
Эти десять дней запомнились мне атмосферой томительного ожидания. Корабль трудно удерживать на одном месте, если он не пришвартован к причалу. Если нет никаких течений и никакого ветра, вы можете попробовать. Но даже игрушечный кораблик, помещенный в середину лохани с водой, непременно отплывет к одному или другому ее краю. Корабль на якоре удерживается на месте якорным тросом, но все равно перемещается туда-сюда. Мы бросали плавучий якорь, дрейфовали три или четыре часа, волоча его за собой, потом поднимали его и медленными галсами возвращались к исходной позиции. Мы повторяли этот маневр так часто, что, мне кажется, все начали надеяться на шторм. Но ветер так и не поднялся.
По ночам, а иногда и днем мы с Новией обсуждали, как распорядимся нашей долей золота. Мы купим гасиенду в Новой Испании. Или большую ферму в нью-джерсийской колонии, о которой однажды рассказал мне капитан Берт. Или чудесный дом в Мадриде. Или в Гаване. Сахарную плантацию на Ямайке.
Мы купим верфь, где построили «Кастильо бланко», построим такой же корабль для нас, наймем команду и отправимся в кругосветное плавание.
С течением мучительно долгих дней мы начали обсуждать, что будет делать Новия, если меня убьют, и что буду делать я, если она погибнет. Я не стану пересказывать эти разговоры в подробностях. Бывают вещи очень личные, и это одна из них.
Десятый день был ясным и теплым, как и девять предыдущих. Примерно в середине утренней вахты «Уилд» просигналил «противник виден». Затем мы последовали за «Уилдом», согласно приказу.
Я хорошо рассмотрел три корабля с золотом только во второй половине дня. Там был большой галеон («Сан-Фелипо», как выяснилось позже) и два корабля лишь немногим меньше («Сокорро» и «Сумайя»). Пока они еще не встревожились при виде нас настолько, чтобы повернуть назад. Именно этого мы и хотели.
А не хотели мы, чтобы они продолжали путь после заката. Большинство испанских кораблей ложатся в дрейф после захода солнца, и мы рассчитывали и надеялись на это. Но они не остановились. Возможно, таков был стандартный порядок действий для кораблей, перевозящих золото, а возможно, просто капитан «Сан-Фелипо» учуял что-то неладное.
Будь моя воля, я бы напал на них той же ночью. Но капитан Берт решил подождать до утра. Сказав это, я должен сказать также, что у него имелись веские причины поступить так. Во-первых, испанские команды изрядно утомились бы за ночь, вынужденные стоять у орудий все время, пока мы остаемся в пределах видимости. Во-вторых (что более важно), они могли бы погасить все огни и пуститься в бегство. В таком случае мы бы почти наверняка догнали один из них, но вряд ли догнали все три.
А нам были нужны все три корабля.
Той ночью я спал на палубе, что не доставило мне особых неудобств. Ко времени, когда я начал зевать и почесываться, «Уилд» просигналил: «Иди наперерез головному кораблю. Удачи, Крис».
Мы поставили все паруса, какие «Сабина» могла нести при таком ветре, то есть практически все имеющиеся. Испанские корабли растянулись вереницей, как я увидел, когда мы подошли ближе. Большой галеон шел последним, прикрывая суда поменьше. Одно из них находилось в четверти мили перед ним, а головное на восьмушку мили дальше.
Я держался вне досягаемости орудий галеона к западу от него, но он все же дал залп, подняв фонтаны брызг в сотне ярдов от нас по правому борту. Когда в тебя стреляют и промахиваются, ощущения испытываешь очень сильные. Сердце бешено колотится, и перед глазами проливается чудесное сияние.
Когда мы обошли головной корабль и начали поворачивать наперерез, все мучения, что мы претерпели в Магеллановом проливе, окупились. Сейчас стояла чудесная погода и дул крепкий попутный ветер. Мы дали бортовой залп сразу, как только навели орудия. «Сумайя» ответил нам еще прежде, чем стихло эхо наших выстрелов. Сосчитать пушки на нем не составило труда — восемь по каждому борту, пять в основной батарее и три на верхней палубе. Предположительно — двенадцатифунтовики. Если я прав, нам придется дать еще несколько залпов.
Однако первостепенное значение имеют выбор цели и точность попадания. Главное правило при стрельбе из пушек вроде наших — это целиться в основание грот-мачты и молиться, чтобы снаряд попал хоть куда-нибудь. Мы целились чуть выше и стреляли книппелями (цепными снарядами), поскольку меньше всего хотели потопить галеон. Новия бегала взад-вперед по верхней палубе, проверяя наводку орудий, а Буше делал то же самое на нижней палубе. Но на закладку книппеля в ствол уходит больше времени, и он отклоняется от цели сильнее обычного ядра — так что мы успели получить несколько повреждений.
Наше положение казалось незавидным, пока испанский капитан не попытался проявить изобретательность. Он решил немного отстать, потом круто повернуть на север и обстрелять нас продольным огнем. На моей памяти многие парни проделывали такие номера в сражениях — идея сама по себе неплохая, но здесь требуется более быстроходное судно. Мы круто повернули «Сабину» на север и дали бортовой залп в нос галеона, как изначально хотел капитан Берт.
Не знаю, сколько всего повреждений мы нанесли такелажу «Сумайи», но у него рухнула грот-мачта, и, похоже, этим дело далеко не ограничилось.
— Не встать ли нам борт о борт с ним, капитан?
Это был Бутон, и я сказал, что еще не готов умереть.
— Но, капитан…
— Сколько времени потребуется остальным галеонам, чтобы нагнать нас?
По лицу Бутона я понял, что об этом он не подумал.
«Обмен любезностями» продолжался. Один из наших кораблей — обычно «Уилд» — вовлекал самый крупный галеон в перестрелку бортовыми орудиями, а тем временем какой-нибудь другой наш корабль — «Снежная дама», «Рескью», или «Фэнси», или моя «Сабина» — заходил к галеону сзади.
Во всяком случае, пытался.
В подобном сражении минута порой длится бесконечно долго. Половина дня (а бой продолжался всю вторую половину дня) тянется, по ощущениям, целый год. Иногда приходится маневрировать час или больше, чтобы занять нужную позицию. Потом минут пять ведется яростный огонь, а потом час или два корабль снова ходит галсами, маневрирует, медленно перемещается с места на место. На мачтах у меня сидели стрелки с мушкетами, и Назаир клялся, что ранил испанского капитана. Если и ранил, я не заметил никаких свидетельств этого.