Гарольд Роббинс
Пират
ПРОЛОГ
1933
Восьмой день бесновалась песчаная буря. Такой бури еще не бывало даже на памяти старого караванщика Мустафы, а он-таки был старик, в то время как остальные в этом караване были мальчишки.
Заслонив лицо гутрой — традиционным арабским головным убором — он с трудом продвигался к палатке хозяина каравана Фуада, то и дело останавливаясь, чтобы всмотреться через узкую щелочку в песчаную мглу и убедиться, что он не сбился с пути и его не увело от крохотного укрытия оазиса в дикие вихри песков безбрежной пустыни. Всякий раз при остановке песок рвал его лицо залпами ружейной дроби. Прежде чем войти в маленькую палатку, он напряг все силы и попытался прокашляться. Но в горле першила лишь зернистая сухость песка.
Фуад взглянул на караванщика. Он сидел на стуле перед столиком, на котором моргала керосиновая лампа, выдергивая тени из тьмы. Молчал и думал. Он был великан, и говорение было не по его части.
Мустафа выпрямился во весь свой полутораметровый рост, он так всегда делал, обращаясь к хозяину каравана.
— У Бога песок в глазах, — сказал он. — Он ослеп, коли потерял нас из виду.
Фуад хмыкнул.
— Дурень, — сказал он. — Раз мы совершили хадж, сходили в Мекку, ты думаешь, Он отвернет от нас свой взгляд на пути к дому?
— В воздухе смерть, — упрямо сказал Мустафа. — Даже верблюды это чувствуют. Такими беспокойными они никогда не были.
— Замотай им головы одеялами, — ответил Фуад. — Если им ничего не будет видно, они станут смотреть свои верблюжьи сны.
— Я так и сделал, — сказал Мустафа. — Но они их сбросили. Я уже потерял в песке два одеяла.
— Дай им немного гашиша, пусть жуют, — добавил Фуад. — Не так, чтобы взбесились, а так, чтобы только их успокоить.
— Они получили такую порцию, что два дня не проснутся.
Хозяин каравана посмотрел на него.
— Ну и пусть. Мы никуда не спешим.
Коротышка не двигался с места.
— Все же это дурное предзнаменование. А как на это господин посмотрит?
— Он хороший человек, — ответил Фуад. — Он не привередлив. К тому же занят только своей женой и его молельный коврик всегда постелен в сторону Мекки.
Караванщик причмокнул губами.
— Думаешь, их молитвы дойдут до Бога, если они совершили паломничество?
Фуад выразительно посмотрел на него.
— Все в руках Аллаха. Но ее срок уже близко. Скоро узнаем.
— Сын, — сказал Мустафа. — Я молю Аллаха послать им сына. Три дочери — бремя достаточное. Даже для такого хорошего человека, как он.
— Сын, — повторил Фуад. — Аллах милосерден… — Он поднялся со стула, возвысясь над коротышкой. — А теперь, ишак, — вдруг взревел он, — ступай к своим верблюдам, не то я зарою твои старые кости в их навозе!
Большая палатка в центре оазиса стояла среди четырех гигантских пальм и ярко освещалась изнутри электролампами в углах главной выгородки. Из-за одной занавески слышался негромкий звук электрогенератора, работающего на бензине. Из-за другой доносился приторный запах жарящегося на мангале мяса.
Двенадцатый раз за тот день доктор Самир Аль Фей поднял занавеску и подошел к внешней стенке палатки, устремив взгляд в бурю.
Песок прорывался сквозь узенькую щель, стегая его по глазам; он не мог разглядеть ни верхушки деревьев в пятнадцати футах над палаткой, ни края оазиса, где бушующий песок сплошной стеной полз в небо. Он прикрыл пологом щель и, протирая рукой глаза, вернулся в главную выгородку палатки. Его ноги в мягких туфлях бесшумно погружались в пушистый ковер, устилавший песчаный пол.
Набила, жена, взглянула на него.
— Не лучше? — спросила она тихо.
Он покачал головой.
— Не лучше.
— Когда, ты думаешь, это прекратится? — спросила она, тяжело вздохнув.
— Не знаю. Во всяком случае, пока не чувствуется, чтобы стихало.
— Ты огорчен? — голос ее был ласков. Он подошел к ней.
— Нет.
— Ты бы не отправился в хадж, если бы я не настаивала.
— Я ходил в Мекку не ради твоей прихоти. Мы сделали это ради нашей любви.
— Но ты же не верил, что паломничество в Мекку что-нибудь изменит, — сказала она. — Ты говорил, что пол ребенка определяется при его зачатии.
— Это говорил во мне врач, — сказал он. — Но кроме того, я правоверный.
— А если родится девочка?
Он не ответил.
— Ты со мной разведешься или возьмешь вторую жену, как желает принц, твой дядя.
Он взял ее руку.
— Глупая ты, Набила.
Она глянула на него снизу, тень делала ее глаза еще темней.