— Только вот это, — ответил Чарльз и быстро сдернул с себя одежду, оголяя торс.
Через его грудь тянулись шрамы, оставленные гигантскими, с блюдце размером, присосками кракена. Зрелище было жуткое. Члены суда ахнули и принялись тихонько переговариваться.
Хэклетт постучал молотком, призывая к порядку.
— Любопытная картина, мистер Хантер, но для образованных джентльменов неубедительная. Все мы, несомненно, можем себе представить, какие приспособления вы использовали в вашем затруднительном положении, чтобы создать видимость следов подобного чудища. Суд не убежден в вашей правоте.
Хантер взглянул в лица судей и понял, что они очень даже убеждены.
Но Хэклетт снова стукнул молотком по столу.
— Чарльз Хантер, — заявил он, — суд считает вас виновным в пиратстве и разбое на море, согласно обвинению. Есть ли у вас какие-либо основания утверждать, что этот приговор не должно приводить в исполнение?
Хантер помолчал. В уме у капитана крутилось великое множество ругательств, но все они казались ему недостаточно крепкими.
— Нет, — негромко произнес он.
— Я не расслышал, мистер Хантер.
— Я сказал — нет.
— В таком случае вы, Чарльз Хантер, и вся ваша команда признаны виновными и приговорены к возвращению в то место, откуда вас доставили, а оттуда в пятницу — на место казни, площадь Хай-стрит в Порт-Ройяле, для умерщвления через повешение. После этого ваши трупы будут сняты с виселицы и повешены на реях вашего судна. Да помилует Господь вашу душу. Надзиратель, уведите этого человека.
Хантера вывели из здания суда. Выходя, он услышал позади смех Хэклетта, странное, пронзительное кудахтанье. Затем дверь захлопнулась, и Чарльза отправили обратно в тюрьму.
Глава 35
Хантера поместили в другую камеру. Очевидно, тюремщикам в Маршалси было безразлично, куда именно сажать арестанта. Капитан уселся на солому и принялся вдумчиво размышлять над своим положением. Он никак не мог заставить себя поверить в произошедшее и был неимоверно зол.
Пришла ночь, и в тюрьме воцарилась тишина, если не считать храпения и вздохов ее обитателей. Чарльз и сам уже засыпал, когда чей-то знакомый шипящий голос позвал его по имени. Он сел. Зов повторился:
— Хантер!
Чарльз узнал этот голос.
— Шепот? Ты где?
— Рядом с тобой.
Все камеры выходили в коридор. Соседнюю Хантер видеть не мог, но слышно было довольно хорошо, особенно если прижать ухо к каменной стене.
— Шепот, ты давно здесь?
— Неделю, Хантер. Тебя судили?
— Да.
— И признали виновным?
— Да.
— Вот и меня тоже, — просипел Шепот. — По обвинению в воровстве. Ложному.
Воровство, как и пиратство, вело к фатальному исходу.
— Шепот, что случилось с сэром Джеймсом? — спросил Чарльз.
— Говорят, будто он заболел, — просипел Шепот. — Но это не так. Он здоров, но находится под охраной в губернаторском особняке. Жизнь его в опасности. Хэклетт со Скоттом захватили власть и сказали всем, будто губернатор умирает.
Хантер решил, что Хэклетт, видимо, пригрозил леди Саре и вынудил ее дать ложные показания.
— Ходят и другие слухи, — продолжал Шепот. — Мадам Эмили Хэклетт ждет ребенка.
— Так что?
— Да то, что, похоже, будто муж этой дамы исполняет обязанности губернатора, но не супружеские. Потому как неспособен. Оттого ее положение его бесит.
— Ясно, — отозвался Хантер.
— Ты наставил рога тирану. Тем хуже для тебя.
— А Сансон?
— Он приплыл один, в баркасе. Без команды. Рассказал, будто все погибли во время урагана, выжил он один.
Хантер прижался щекой к каменной стене, ощущая ее холод и сырость. Это давало ему некое утешение.
— Какой сегодня день?
— Думаю, среда.
До казни оставалось два дня. Чарльз вздохнул, уселся и стал смотреть сквозь зарешеченное окно на облака, плывущие через бледную, ущербную луну.
Губернаторский особняк был построен из массивного кирпича — настоящая крепость, возведенная в северной части Порт-Ройяла. В цокольном этаже особняка и пребывал под усиленной охраной сэр Джеймс Элмонт, лежащий в лихорадке. Леди Сара Элмонт положила ему на горячий лоб полотенце, смоченное холодной водой, и дыхание больного сделалось легче.
Тут в комнату вошел мистер Хэклетт вместе с женой.
— Сэр Джеймс!
Элмонт взглянул на своего помощника тусклыми от лихорадки глазами.