8 июля. Бурное море. Столкнулся с Берринджером на палубе и похвалил его за хорошую работу. Он в ответ плюнул по ветру и что-то прокричал, я, впрочем, ничего не услышал из-за грохота волн. Потом матрос схватил медузу, разорвал ее надвое и принялся тыкать мне пальцем в грудь. Пожелал ему трудиться так же усердно и отправился присматривать за работой команды.
9 июля. После небольшого опроса оказалось, что никто не помнит названия корабля. Безуспешно поискал в книгах упоминание о нем. Бэтч говорит, что судно называется «Кокосы». Палубу захлестывают волны. Все наверху в опасности, кроме Харкера, мочащегося за борт. На свой страх и риск, надев плащ и сапоги, отправился наверх и встретил его у леера. Попытался перекричать шторм, сказал, чтобы шел вниз. Он ответил, что люди не одобрят, если он станет мочиться там. Я заорал во все горло и предложил ему прекратить мочиться, но Харкер отвернулся от меня с ничего не выражающим взглядом.
10 июля. Бурное море. Спустил Форфанга вниз по борту посмотреть название корабля. По возвращении тот заявил, что видел бизона. Трех человек смыло в воду. Задыхаясь от усталости, второй помощник сообщил, что никогда не умел читать.
11 июля. Во время шторма Леггахорн разбил навигационные приборы кувалдой. В каюте одни карты промокли, другие — старпом, второй помощник и я съели на ужин. История про разбитый фрукт — как же мы хохотали!
12 июля. Боцман стал нападать сам на себя и бегать по квартердеку, колотя себя по носу. Леггахорн велел ему остыть, но в полдень тот снова начал драку, дрожа посредине корабля, после чего метнулся в воду. Поминальную службу прервали крики Форфанга о том, что корпус покрыт съедобными раками, и вся команда прыгнула за борт.
13 июля. Сегодня хорошая погода. Прервал стенающего на канатах Берринджера. Тот прямо посередь очередного залпа горестей увидел меня и плюнул в мою сторону. Спросил его, как давно он стал моряком. Берринджер ответил, что двадцать пять «проклятых» лет назад, и добавил, что — клянется именем Господа — его бы тут не было, если бы не воля моего «черного пустого сердца». Я поблагодарил его, а он ударил меня в лицо, после чего команда развеселилась и все запели хором песню грузчиков, танцуя на палубе похотливый танец. Двадцать человек оказались за бортом.
14 июля. Приговорил Бэтча к пятидесяти ударам плетью за то, что он онанировал на фонарь. Свистком созвал всех на палубу засвидетельствовать наказание, но всех смыло за борт. Форфанг и я запутались в брасах бизани и скоро лишились сознания от ударов волн. Леггахорн все это время сидел внизу, курил мою трубку и читал Смоллетта.
15 июля. Хэзлитт выстрелил гарпуном в поднявшегося на поверхность анчоуса, после чего принялся жаловаться, что из-за потери глаза утратил меткость. Оскорбился, когда я предложил ему выбирать цели покрупнее. Я просидел в каюте весь день, пытаясь вспомнить свое имя.
16 июля. Сегодня был день выплаты жалованья. Команда отреагировала довольно прохладно, многие смотрели на деньги совершенно безразлично и не понимали, что это, а некоторые, после краткого изучения, их проглотили. Дурное предзнаменование.
17 июля. Подул попутный ветер, мы подняли фок и тут же сели на мель со звуком, который Леггахорн сравнил с «криком лося». Старпом на несколько минут загородил проход, заливисто хохоча, пока я старался выбраться наверх. Большинство команды занималось тем же, согнувшись и чуть ли не визжа от веселья, несмотря на повреждение корабля. Черный утес возвышался над парусами, а море пенилось бурунами у валунов внизу. Харкер, мочась за борт, крикнул, что только повелитель преисподней сможет устранить такую поломку. Старпом успокаивающе положил мне руку на плечо, и его смыло за борт. Посоветовался с коком, тот держал в руке сухарь и громко, с выражением что-то говорил, сначала показывая на себя, потом на него. В корабле течь — команда недовольна, придется спать в снастях.
18 июля. Я, Леггахорн и Джон Танни пошли в грузовой трюм и принялись двигать бочки, оценивая повреждение корпуса. Старпом поднял лампу к лицу и принялся корчить рожи. Дал ему знать обо всей серьезности нашего положения. Смеялись. В проломе торчал огромный камень — Джон Танни предложил оставить его в качестве балласта. Он и мистер Байрон прикатили бочку пороха, подожгли ее мушкетами. Мы сорвались с крючка, а корабль снова поймал ветер. Табанить носом к корме. Паук в каюте!
19 июля. Исследуем берега этого черного острова, скрывающегося по правому борту. Команда так давно в море, что уже не понимает значения земли. Хэзлитт неопределенно заявил, что это, наверное, такой сорт пудинга. Мистер Байрон открыто высказался, что хотел бы иметь колесо, «покрытое шерстью». Погода тихая и теплая. Приказал выдать Леггахорну пятьдесят плетей за то, что тот приставал к носовой фигуре.
20 июля. Мы подошли к пальмовой бухте, и я решил сойти на берег. Приказал мистеру Байрону отпустить якорь, но тот не двинулся с места. Понадобилось восемь человек, чтобы вырвать якорь у рулевого, отчего тот заплакал. Велел ему собраться и оставил на борту вместе с Харкером. Пока гребли к суше, прочитал, что имя корабля — «Игуана». Команда расстроилась. Высадившись, матросы проигнорировали мой приказ выгрузить провизию и с воплями умчались в джунгли. Я провел ночь в одиночестве под деревом. Использовал лампу, подав сигнал на корабль, что все в порядке.
21 июля. Команда с ревом вырвалась из джунглей. Все покрыты грязью. Леггахорн доложил, что нашел нечто крайне важное, потом показал мне живот и убежал. Хэзлитт прошел по пляжу, хохоча, подбоченившись и балансируя арбузом на голове. Пролетел Джон Конк, пиная себя в промежность. Форфанг вышиб из меня дух веслом и рассказал о встрече с крокодилом в джунглях. С немалым беспокойством он поведал мне, что тот пытался его «обнять», второго помощника спасла только глубина потока. Хэзлитт несколько раз выстрелил из мушкета в песок и истерически расхохотался. Леггахорн посоветовал ему все рассказать товарищам, потом показал живот и убежал. Форфанг пропал в джунглях. Команда меня похоронила, а затем впала в пьяный ступор.
22 июля. Матросы развлекались, стреляя в кокосы, вырезав на каждом мой портрет. Я извинился и решил поплавать.
23 июля. Когда я пытался развлечь команду, изображая курицу, напали дикари — взяли нас в плен и сломили боевой дух, вылив ром в море. Леггахорн непрерывно кричал, Джон Конк трясся, как пациент Бедлама.[17] Приказал Берринджеру передать дикарям наш дружеский привет, а он схватил одного за руку и принялся шумно рыдать. Хэзлитт весело заметил, что нам улыбнулась удача: никого не смыло в море, всех только рвало.
24 июля. Дикари связали нас и выбили всю, по выражению Берринджера, «проклятую Богом душу» дубинами. Бэтч рассказал нам о Моисее, а потом вызвал негодование команды, разразившись смехом. Берринджер заявил, что мы находимся на «земле самого дьявола». Здесь действительно на каждом шагу куча змей.
25 июля. Дикари опять избили нас, сегодня они надели цветные маски и останавливались только несколько раз, отвечая на мои вопросы. Берринджер сказал, что их маски — это «гали-маски», а змей они называют «бо-мамбами», и те, по всей видимости, «могут досуха высосать из каждого алую душонку». Я решил заняться образованием Бэтча: тот сегодня мне сообщил, что забыл значение слова «счастье».