Только этот последний из визитеров его и беспокоил — и не потому, что Чейсон не предвидел нападения, а потому, что он-то как раз это сделал, во всеуслышание и публично.
— Значит, думаешь, это Мавери были?
Он повернулся и увидел стоящую в дверном проеме Венеру. Она оделась в малиновое вечернее платье, с одной легкомысленно упавшей с белого плеча бретелькой. Он подошел, чтобы поправить ее.
— Мавери нас боятся, — сказал он. — Зачем бы им напрашиваться на разгром и унижение от нашей руки? — Он покачал головой. — Твои шпионы были правы. Я просто не хотел тебе в этом признаваться.
Венера улыбнулась и приобняла Чейсона за талию, отчего ее грудь под тонкой тканью коснулась его мундира.
— Мне так приятно слышать твои слова, — шепнула она. — Я имею в виду, что я была права. — Затем она отступила назад, держа в руках фотографию, которую подобрала с его стола. — Теперь это кажется тебе более реальным?
Черно-белая фотография была зернистой и размытой. Когда Венера впервые ее принесла Чейсону, он не поверил изображенному на фото. Постепенно его убедили в том, что новый дредноут Фалкона реален, что его почти достроили на их секретной верфи, и что он более чем способен противостоять всему флоту Слипстрима. Если это было не так, то сегодняшнее нападение оказывалось идиотской провокацией. Если так, то во всем происходящем появлялся некий зловещий смысл.
Он пожал плечами.
— Значит, ты готов признать, что это правда, — продолжала она, помахивая фотокарточкой в воздухе между собой и мужем. — А как насчет остального?
Он покачал головой.
— Эта нелепая история о пиратской сокровищнице, в которой хранится последний оставшийся ключ от Кандеса? Эта радарная технология, которую твоя ручная оружейница надеется наладить? Знаешь, Венера, дело не в доказательствах; как я могу позволить себе поверить в это? Слишком многое поставлено на карту.
Она несколько секунд постояла, праздно похлопывая себя снимком по щеке. Затем передернула плечами.
— Как бы тебе вскорости не обнаружить, — сказала она, поворачиваясь перед уходом, — что на карту поставлено слишком многое, чтобы в это не верить.
Венера вылетела из комнаты, зато влетела друг за другом вереница взвинченных, ошалевших и возмущенных чиновников. Была объявлена война и мобилизация флота; адмиралтейство согласилось, что за этим нападением стоит Мавери и что против них следует организовать экспедицию. Чейсон сидел за столом и выслушивал всех, кивал, высказывал соображения и все ждал, пока кто-нибудь бросит пресловутый второй башмак[3]. Этого не случилось.
Наконец, совсем уже поздней ночью, прибыл сенешаль Кормчего. Антонин Кестрел вошел без предупреждения, нахмурив темные брови.
— Он недоволен, — сказал он без предисловий.
— И тебе добрый вечер, Антонин. — Чейсон улыбнулся своему старому другу; чуть помедлив, Кестрел неохотно улыбнулся в ответ.
— Мне нужно что-нибудь ему сказать, — произнес он через мгновение. — Ты ведь понимаешь. Как они смогли с такой легкостью напасть на нас? Почему нас поймали со спущенными штанами?
— Это его поймали со спущенными штанами, потому что эта атака не вписывается в его стройную картину мира. — Чейсон откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. — Я ему говорил, что такое может случиться, но он настаивал на подготовке к нападению, которое бы в его представления вписывалось, а теперь он вместо того заполучил кое-что другое. Все просто.
Кестрел скрестил руки на груди и негодующе уставился на него:
— Не время сейчас тебе поворачиваться своей мятежной стороной, Чейсон.
Чейсон расхохотался:
— Насколько я помню, у тебя в академии тоже была такая «сторона». Только в те дни мы ее называли не мятежной. Мы называли ее здравым смыслом. И патриотизмом.
— Я здесь не для того, чтобы выслушивать очередное твое обвинение нашего суверена в якобы неисполнении долга, — сказал Кестрел. — А что касается твоей теории о том, будто Мавери дергает за ниточки кто-то другой… — Он помедлил, затем очень осторожно присел на стул напротив стола Чейсона. — Ты не скрывал своего недовольства с момента умиротворения Эйри. Эта операция…
3
Американская идиома, означающая «отложить действие или решение до завершения или решения другого вопроса». Родилась из массового опыта проживания в многоквартирных домах Нью-Йорка и других крупных городов в период производственного бума конца XIX — начала XX века. Квартиры строились по типовым проектам, спальни располагались непосредственно друг над другом. Поэтому обыденным делом было услышать, как снимает обувь сосед из квартиры, расположенной над головой. Когда первый башмак со стуком падал на пол, невольно начиналось ожидание, пока брякнет и другой. —