Все равно из этого ничто особенно не поможет. Стратегия Неверленда была ясна: лучший способ захватить город — поглотить его, а Неверленд был попросту больше Стоунклауда. Как бы ни была красива региональная столица Фалкона, своего «я» ей не сохранить. Ее кварталы растворятся в Неверленде, как крупинки соли в стакане воды, а если нет, то их могут разъединить и раздать по остальным городам Гретеля.
С наступлением ночи подошла новая порция фотографий.
— Что бы это значило? — спросил парнишка, вручивший Чейсону отпечатки. Очевидно, он сунул в них нос, пока летел сюда. Чейсон закрыл глаза на хромающую дисциплину и взялся за одну фотографию, затем за другую.
Полускрытые роем зданий Неверленда, на свободном пространстве висели огромным облаком люди, образуя неполную сферу — примерно тысяч двадцать фигурок, должно быть. В центре облака в ярких огнях вырисовывалось несколько крошечных точек.
— Это митинг, — сказал он рассеянно. — Публичный митинг. Это не солдаты.
Надеюсь, что это не солдаты.
Перебирая остальные фотографии, он нашел еще одну, изображающую похожее скопление где-то в другой части города. Все изображения были сняты через телеобъективы и размыты атмосферой и смогом от двигателей.
— Черт! Там, наверное, половина города…
Он громко свистнул, головы всех присутствующих повернулись к нему.
— Мне нужен кто-то, кто знает Неверленд. Кто там жил.
После минутных переговоров от стайки людей отделилась средних лет женщина. Чейсон жестом подозвал ее и показал фотографии.
— Они все время такие устраивают, — сказала она. — Воспитательные митинги, чтобы проследить, что всем понятна очередная байка, от которой отталкивается текущая политика. Было бы неплохо знать, какую байку они толкают сегодня… — Потом она пожала плечами и вернула фотографии Чейсону. — Явка на митинги обязательна, но из-за этого их эффективность упала. Всем все равно; чтобы найти компашку циничнее, чем гретельские горожане, нужно хорошенько поднапрячься. Правительство вечно кричит «волки!», так что если они надеются подстегнуть массовый энтузиазм, это вряд ли сработает.
Чейсон воздержался от вопроса, что такое «кричать волком»; ее слова его не обнадежили.
— Они ожидают, что их граждане бросятся на завоевания, — сказал он. — Наверное, долго к этому готовились.
— Может быть, — снова пожала та плечами. — Но правительству никто не верит.
С наступлением ночи приготовления не замедлили хода, однако у Чейсона силы иссякли. Пока его отвозили в новое, более просторное жилище на одном из городских колес, в голове у него продолжали мелькать образы жителей Неверленда, хлынувших в Стоунклауд с саблями, ножами и самодельными дубинками. Что же им говорили о людях, которых им следовало покорить? Чейсона приучали не доверять людям Фалкона и опасаться их; и он только начинал видеть их такими, какие они есть, — обыкновенным народом, с трудом поддерживающим нормальную жизнь под пятóй системы угнетения. Гретели были настоящими мастерами искажения реальности. Они, должно быть, сказали своим людям, что Стоунклауд кишит злобными троллями и ведьмами, поголовно заслуживающими смерти?
Его провожатые высадили его на оси двухсотфутового жилого колеса. Карабкаясь вдоль скважины с перилами навстречу растущему весу, он понял, что вспоминает о свободе в пустом небе. Хорошо бы себе лететь, новым человеком с другим именем, в какой-нибудь дальний уголок мира…
В конце тихого, застланного ковром холла адмирал нашел маленькую квартирку, вошел и с облегчением прикрыл дверь.
Внутри было совсем темно. Он как попало раскидал свою одежду по дороге к едва различимой кровати. Только забравшись в нее, он понял, что там уже лежит Антея.
— Привет, — усмехнулась она.
— Привет.
Он улыбнулся в темноту, чувствуя рядом с собой ее тепло. Было бы так несложно всего лишь повернуться с бока на бок и заключить ее в свои объятия; но они каким-то образом — и кто бы знал, когда именно, — пришли к негласному соглашению. Какое бы влечение они ни испытывали друг к другу, оно оставалось вне рамок интриги, которую Антея вела ради своего начальства из стражи. Подумав об этом, он почувствовал огромное облегчение и успокоился. Непонятно как целомудрие превратилось в маленький островок доверия, приютивший их обоих.