Аргайр склонила голову, приблизив лицо вплотную к нему.
— Моноволокна проникли в вашу кожу и кость, и я сейчас отключаю вашу болевую реакцию, — сказала она. — Волокна начнут взаимодействовать с вашими нейронами и обучатся эмергентному языку вашего мозга. Для этого они должны на время стать частью данной системы. Соответственно, на несколько минут вы и я перестанем быть раздельными когнитивными сущностями.
Гонлин прочистил горло.
— Сомневаюсь, что ваша сес… Антея Аргайр сможет убедить мотля попытаться пробиться сюда. Но что, если она отправится к местным властям? Скажет им, что у нас в руках адмирал, которого все ищут?
Телен Аргайр холодно взглянула на него.
— Это займет всего минуту. Когда я закончу, мы сдадим адмирала Кормчему Слипстрима.
— А-а, — сказал Гонлин. — А мотль…?
— Он станет преследовать нас, — сказала Аргайр. — Мы используем население города как щит.
Гонлин явно не обрадовался этой идее, но Аргайр уже снова перевела внимание на Чейсона.
— Итак, — сказала она.
Чейсон поймал себя на том, что прокашливается.
— Не беспокойтесь, — сказал он.
Странно. С чего это он заговорил?
— Их обыкновенно страшит, — услыхал он собственный голос, — когда оказывается отброшена иллюзия индивидуальной идентичности. — Гонлин в ужасе уставился на него. Чейсон снова почувствовал, как шевелятся его собственные губы, и услышал, как внутри него отдается эхом его же собственный голос, произносящий: — Этот страх — побочный эффект процесса. На самом деле мы не стремимся к нему, потому что эмоции субъекта уже перестают оказывать существенное влияние.
Тогда до Чейсона дошла ужасная правда о том, что же с ним происходит.
И он ударился в панику.
Впереди вырисовывался второй цилиндр третьего квартета — наполовину как черная дуга, наполовину как чаша сверкающих городских огней. От каждого рывка пружинных крыльев спину Антеи иглой пронзала боль, а бедра дрожали от работы на стременах, но она была почти у цели. Дальше по курсу лежала ось гигантского городского колеса, к ней сходилась круговерть канатов, а мимо, словно свита самого цилиндра, величественно проплывали отдельные здания. В виду постоянно оказывались либо полицейские крейсера, либо гражданские суда. Если люди Гонлина вздумают здесь что-то предпринять, им это с рук не сойдет.
Если, конечно, они просто не возьмут винтовку и не пристрелят ее с расстояния в милю. У нее оставалась единственная надежда — затеряться на улицах внизу.
Она бросила еще один взгляд через плечо на темную кляксу астероида Раш. Взгляд получился прощальным — она узнала ту же самую странную дрожь в сердце, как и в тот день, когда она покидала Паквею, чтобы присоединиться к страже. Ей казалось, что она уже привыкла к подобным моментам, их случилось немало в ее жизни. Однако сегодняшняя душевная агония — ее не с чем было сравнить, хотя Антея и заслужила каждую ее секунду. Она положилась не на тех людей — нет, еще хуже, она положилась на саму себя, и в результате предала все, во что когда-либо верила, и двоих единственных людей в мире, которые ей были действительно дороги.
Ее слезы трепетали на слабом встречном ветру, рожденном полетом, и отлетали за спину, будто крохотные вешки, ведущие обратно к рубежному мотлю.
Ей замахал рукой регулировщик, и она послушно вошла в воздушный канал, обозначенный тремя тросами. Полицейский надел биолюминесцентную униформу, плюс фонари с вентиляторным наддувом на голову, запястья и лодыжки; будь у Антеи настроение хоть что-то примечать по сторонам, она бы восхитилась его фантастическим видом, словно у какого-то подводного существа, машущего руками подлетающим путешественникам. Вместо этого ее взгляд устремился в никуда, и она машинально последовала за посадочными огнями на платформу, висящую высоко над бегущими по кругу улицами Раша.
Мотль пояснил без обиняков: в теле, что двигалось и говорило, словно Телен Аргайр, ничего от нее не осталось. Это была какого-то рода инфекция, сказал мотль, нанотехнологическая лихорадка, поразившая ее нервную и иммунную системы. Мотль встречал такое раньше, много веков назад. Те, кто стал ее жертвой, не просто расстались со своим сознательным «я». Все нервы в их телах увяли, умерли, уступив место жестким заменителям, которые сообщались с холодным как сталь процессором, расположившимся там, где следовало быть мозгу.