– Недалек тот день, – сказал Ланиус Сосии, – когда я окончательно рассержусь и сошлю этого глупо улыбающегося простофилю в Лабиринт.
– Вот и действуй, – ответила жена, пожав плечами. – Если ты собираешься поступать как король, действуй как настоящий король.
Единственной проблемой было то, что действовать как настоящий король означало действовать подобно злодею. Не важно, насколько зол был Ланиус на Бубулкуса, в глубине души он оставался мягким человеком, больше приспособленным быть ученым, чем правителем. Он слишком хорошо мог себе представить, какой катастрофой станет ссылка Бубулкуса для его семьи. И поэтому он шептал проклятия себе под нос и говорил себе, что завтра же вынесет приговор нерадивому и глупому слуге, а затем откладывал это на другой день.
Он оставлял мясо в местах, в которых, как он надеялся, котозьян может появиться. Пару раз котозьян действительно появлялся в этих местах – крал мясо и исчезал снова, прежде чем кто-нибудь мог поймать его. Бубулкус был очень близок к ссылке, когда это случилось в первый раз, действительно очень близок.
Ланиус из всех сил старался жить так, как будто ничего не произошло, в основном проводя долгие часы в архиве, где он занимался поисками сведений о Нишеватце и черногорцах. Впрочем, он сомневался, что Грас будет ему благодарен, но, так или иначе, не исключал, что старший король отнесется с вниманием к найденной им информации.
Конечно, Ланиус получал удовольствие от посещения архива, независимо от того, обнаруживал ли он что-нибудь полезное для Граса. Больше всего на свете ему нравилось перебирать пожелтевшие рукописные листы и разворачивать пергаментные свитки. И это занятие почти всегда оказывалось в его представлении успешным, так как он узнавал для себя что-то новое. Впрочем, ему то и дело приходилось напоминать себе, что он старается найти что-нибудь о черногорцах. Иначе он был бы счастлив отвлекаться на множество других вещей.
К тому же ему нравилось находиться в архиве по той же причине, по которой он любил ухаживать за своими животными, – когда он был занят этим, окружающие не решались беспокоить его. Впрочем, придворным и слугам не запрещалось заходить в архив. Записи о давным-давно собранных налогах и доклады послов, в отличие от котозьянов, не могли сбежать и причинить неприятности. Но никто в королевском дворце, кроме Ланиуса, без особой необходимости не преступал порог темных, пыльных комнат, где хранилось прошлое Аворниса.
Когда черногорцы впервые высадились на северном побережье, аворнийцы отнеслись к этому с ужасом, Ланиус уже знал это. Суровые мрачные мужчины в юбках в те далекие годы не были купцами-путешественниками, предпочитая торговым отношениям отношения с позиции силы – то есть занимались разбоем. Ланиус подозревал – он был в действительности почти уверен, но не придавал этому значения, – что они так и остались пиратами, когда бы и где бы им ни представлялся такой случай.
Король только что наткнулся на связку писем от аворнийского посланника, который посетил Нишеватц во времена прапрадеда принца Всеволода, и чтение обещало быть занимательным. Вдруг внезапное движение, пойманное боковым зрением, заставило его поднять голову. Первой его мыслью было, что какой-то слуга все-таки вошел в архив. Однако он никого не увидел.
– Кто здесь? – спросил он.
Ответом была тишина.
Он внезапно понял, что его уединенное времяпрепровождение в архиве наряду с положительными сторонами имеет и отрицательные. Если с ним что-то случится, кто узнает об этом? Кто придет спасти его? Если наемный убийца все-таки явится за ним, как и чем он станет обороняться? Самое грозное оружие, которым он в данный момент располагал, – бронзовый открыватель печатей на письмах.
А что, если Низвергнутый каким-то образом узнал, что Ланиус подолгу остается здесь в одиночестве... Беспокойство превратилось в страх. Раб, находящийся под чарами Низвергнутого, уже пытался убить его, когда он ухаживал за своими животными. Кинуть договор в лицо наемного убийцы жест еще менее эффективный, чем швырнуть в раба котозьяном.
– Кто здесь? – на этот раз Ланиус не смог скрыть дрожь тревоги в своем голосе.
Эта тревога неимоверно возросла, когда ответа снова не последовало.
Медленно, борясь со страхом, Ланиус поднялся со стула. Правой рукой он стиснул нож для вскрывания писем. Он не был воином. Что там говорить – он никогда не станет воином! Но он намеревался дать такой отпор, какой только сможет.