Чтобы понять механику этого действительного движения, нам необходимо иметь в виду то принципиальное возражение против всякого рода умозрительных схем, которое Маркс выдвигает против гегелевского принципа тождества народного самосознания и государственного строя: «Отсюда можно было бы, напротив, вывести только требование такого государственного строя, который заключает в себе самом, в качестве определяющего начала и принципа, способность прогрессировать вместе с развитием сознания, прогрессировать вместе с действительным человеком. Но это возможно только при условии, если «человек» стал принципом государственного строя» (24, т. 1, с. 140). Но выявить возможность такого строя вообще, возможность действительного движения, в котором может быть реализован действительный, прогрессирующий человек как принцип и мера социального устройства, значит действовать в уверенности, что стихийное изменение репродукции или социальная история не имеет внутреннего вектора развития, не есть «самодвижение», «саморазвитие» репродукции, а лишь нейтральное основание, лишь условие для самодвижения и саморазвития других сущностей, в первую очередь человека. Ведь если бы оказалось, как это иногда изображают, что история и в самом деле движется по Гегелю, что существует какой-то «дух времени», «цайткайст», способный регулировать обновление репродукции, нести цели обновления, выстраивать исторические события в необходимую последовательность моментов, то всякий разговор о человеке - творце истории, ее принципе, мере стал бы беспредметным. Нам пришлось бы солидаризироваться в этом вопросе с экзистенциализмом, с возведенным в догмат веры бессилием перед ходом истории. Именно поэтому и приходится начинать с канона науки, с процесса и механики обновления репродукции.
Здесь первым вопросом и первым позитивным подходом к научной канонике является выяснение природы гомогенности репродукции и научного продукта. Чтобы оказывать какое-то воздействие на сложившуюся всеобщую форму репродукции, произведения научного творчества должны обладать некоторой суммой свойств, позволяющих им проникать в репродукцию, входить в отношения сравнения с элементами ее наличной формы, то есть целый ряд свойств научного продукта должен быть предзадан научному творчеству, априорно определять его, как грамматика и словарь определяют человеческую речь. Сумма таких априорных определений, правил творчества и составляет канон науки.
Сначала нам следует убедиться, что процесс вхождения продуктов науки в репродукцию и освоения их репродукцией действительно существует. Установить это несложно. Процесс исследован и на микрои на макроуровне. Относительно объема и темпа этого процесса собран достаточно представительный материал. Изучение собранных данных показывает, что где-то с середины XVIII в. начинает действовать новый механизм обновления репродукции, основанный не на постепенной эволюции отдельных навыков и профессий, а на их замене другими навыками, профессиями, технологиями. Если применить здесь биологическую аналогию, то именно в это время начинается переход от практического бессмертия навыков и профессий к их смертности как механизму эволюции-совершенствования.
Переход описывался многократно в красочных аналогиях бегуна, пробегающего на последних метрах марафонской дистанции всю современную историю науки и техники, или же в аналогиях эффекта «непосредственной данности», по которому в науке всегда живет и здравствует около девяноста процентов когда-либо живших ученых. Но для наших целей значительно более важна другая характеристика: средний срок жизни навыков и профессий в сложившейся форме репродукции. Чем этот срок меньше, тем выше темп этого нового типа обновления и, соответственно, тем большую роль в обновлении играет наука. Проделать такое исследование несложно, нужно только «пометить» навыки и профессии, проследить, когда они появились и когда исчезли или оказались в отношениях конкуренции с другими навыками.
Если покопаться в истории репродукции и пометить навыки XIII-XIV вв., то они почти все окажутся «вечными». Двигаясь к их возникновению, мы всякий раз будем оказываться на Олимпе, чувствовать себя учениками богов и богинь, от которых мы получили в дар все навыки и искусства. Двигаясь же к их исчезновению, мы встретимся с крайней неоднородностью. Ткачество, например, «дар женщинам от Афины», будет заменено ткацким станком сравнительно рано, в XV в., тогда как «дар Деметры», землепашество, будет существовать еще очень долго, и сравнивая, например, изображение пахоты в «Поднятой целине» и в «Илиаде», мы даже будем испытывать некоторые сомнения насчет прогресса в организации и стимулировании земледельческого труда: