И в случае с наукой и в случае с искусством расчеты ученого и художника строятся на идее порядка, но это уже не тот порядок, на который мы опираемся в строительстве личного космоса репродукции, а порядок новый, явно располагающийся за горизонтом известного нам порядка, то есть и для человечества и для конкретных ученых и художников это лишь экстраполяция идеи наличного порядка на будущее. Аристотель, один из первых исследователей канона искусства, особенно настаивал на этой расширительной идее наличного порядка, вводя для нее даже специфические субъективные термины вроде ожидаемого порядка или правдоподобия, советуя поэтам «невозможное, но правдоподобное, предпочитать возможному, но не внушающему доверия» (Поэтика, 1461 в.). Величина этого отлета от действительности в природное или человеческое правдоподобие весьма различна в пределах самого творчества. Описывая реакцию ученого мира на успешное испытание атомной бомбы, Сноу в одном из своих романов резко подчеркнул различие психологических установок в чистой и прикладной науке: «Меня поразило, что, хотя в комнате оказались все ведущие ученые Брэдфорда, из видных инженеров не пришел почти никто. Мне, внешнему наблюдателю, нужны были годы, чтобы осознать этот раскол в научном мире. Поначалу казалось, что ученые и инженеры должны бы одинаково относиться к жизни. В действительности это не так... Инженеры используют готовое знание, чтобы заставить что-то работать. В девяти случаях из десяти они консерваторы в политике, принимают любой строй, в котором им приходится жить. Интересует их одно: заставить свои машины работать, и совершенно им безразличны эти вечные социальные проблемы... А духовная жизнь ученого подчинена поиску новых истин. Ученому трудно бывает остановиться, когда его взгляд падает на общество. Ученые бунтуют, сомневаются, протестуют, мучаются загадками будущего, они не могут отказать себе в удовольствии придать будущему конкретные формы. Инженеры заняты своими делами, от них никакого беспокойства ни в США, ни в России, ни в Германии. Не из инженеров, а из ученых выходят еретики, пророки, мученики и изменники» (18, гл. 25). Дифференциацию этого рода можно бы вскрыть и в мире искусства, да она вскрывается и сама собою по поводу любого скольконибудь значительного события.
И, наконец, установка на стабильность оказывается пригодной в анализе прошлого, в истории. Здесь уже сами свойства предмета - известная его иллюзорность и безответственность, но вместе с тем устойчивость и завершенность, а также конечность и заведомо снятый выбор - вполне оправдывают стабильный подход, поиски демиурга тому, что стало. Особенно это касается таких явлений, которые представлены в современности как итог долговременного исторического развития, имеют развитие и во многом стабильные корни собственного воспроизводства, обеспечивающие их существованию инерцию и преемственность. Здесь действительно, как писал Ленин о государстве, - «самое важное, чтобы подойти к этому вопросу с точки зрения научной, - это не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» (39, т. 29, с. 436).
При таком подходе мы всегда знаем результат снятого выбора, то есть одну половинку «полной причины», и смысл действий всегда состоит в том, чтобы найти и по возможности точно зафиксировать «демиурга» - вторую половинку. Зная, например, что крито-микенская социальность проходит в XX-IX вв. до н.э. процесс миниатюризации и в гомеровскую эпоху мы застаем такой его момент, когда высшими социальными образованиями были «люди-государства» - дома одиссеев и менелаев, мы в поисках демиурга этого явления, его «действующих причин» обращаемся к анализу условий жизни того времени. При этом одни из нас, Конрад, например, фиксируют в качестве демиурга вторжения, а другие, как сделано в данных заметках, подчеркивая несовместимость расшифровок Вентриса с идеей вторжения, обращаются к поискам других «действующих причин», обнаруживают их в развитии корабельного дела, пиратского ремесла и возникновении в Эгейском бассейне «тундровых» условий жизни, в которых традиционная крито-микенская социальность становится невозможной.