За спиной у них раздалось несколько пронзительных вскриков, а потом – плач новорожденного. Ни Козодой, ни Клейбен не обернулись, но они услышали и поняли.
– Для вас – еще одна цифра в человеческой арифметике, доктор, – заметил Козодой. – Новый объект, новая игрушка, не более того. А не новая душа, обреченная на муки и жизнь в цепях. Вот в чем разница между нами. Этот малыш, столь грубо выброшенный в мир, имеет не меньшее, а может быть, большее значение, чем мы оба. Вам этого не понять. Вы попытаетесь оценить все количественно или просто отвергнете эту мысль, потому что в вашей душе не хватает чего-то важного. Это ваше проклятие, доктор, вот в чем ирония. Даже не будь Главной Системы, запретное знание останется – запретное для вас. Вы никогда не сможете обладать им, потому что оно для вас непостижимо. Поиск – не цель, а всего лишь средство.
– Спиритуалистический вздор. Вас ослепляет ваш романтизм и мистицизм. Козодой. Вам никогда не найти того, что вы ищете, пока вы не откажетесь от них.
– Братство Кольца отказалось – и подарило нам Главную Систему. Вы отказались – и дрожите от страха перед собственным созданием. Я не желаю подменять собой Главную Систему, доктор. Я не желаю, чтобы появилась раса органических роботов. Ваше создание было вторым чудовищем, которое вы сотворили, доктор. Первым были вы – самым опасным и заблудшим из ваших творений.
Танцующая в Облаках вышла из хижины и подошла к костру.
– Мальчик, – сказала она. – Крупненький и на вид здоровый. Его мать тоже выглядит здоровой телом, но в душе у нее что-то спуталось. Словно бы она напилась дурного зелья. Я не уверена, что она помнит даже свое имя. Она вдруг стала очень тихой и мечтательно улыбается. Она говорит очень нежно и только о родах. Это совсем другая женщина.
Айзек Клейбен вздохнул:
– Понимаете, по правде сказать, это не моя вина. – Он говорил почти что виноватым тоном. – Если бы я знал, как обернется дело, я бы вообще не стал вмешиваться, но в конце концов все равно случилось бы то же самое. Признаю, я кое-что подправил, но в основе своей она – творение своего отца.
Козодой недоуменно взглянул на ученого:
– Что вы имеете в виду?
– Старик занимает пост верховного администратора Китая. Во многих отношениях он выдающийся человек, но ограниченный той культурой, в которой родился и вырос. У него были те же идеи, что и у меня, – вывести умственно превосходящую расу, которая заткнула бы за пояс Главную Систему. Но он выбрал менее экстравагантный путь, хотя при этом он использовал свою собственную дочь – повторяю, свою собственную дочь. По сути дела, она была зачата не обычным способом, а в лаборатории, из измененных половых клеток. Предполагалось, что она будет чрезвычайно талантлива и умна, но такие люди есть и сейчас, а ее отец хотел большего и был терпелив. Его внуки должны были превзойти всех, образовать Семейство, которое породило бы сверхрасу. Но он не был лишен сообразительности. И понимал, что, обладая незаурядными способностями, его дочь едва ли удовлетворится одним лишь вынашиванием потомков. Поэтому он собирался вернуть ее на дотехнологический уровень с помощью особой ментопрограммы, чтобы она не знала, чего лишилась, и могла спокойно существовать в патриархальном обществе. Предназначенный ей брак был насквозь фальшивым. С родословной у жениха все было в порядке, но он был законченным гомосексуалистом, а в тамошнем обществе подобные шалости караются мучительной смертью. Козодой кивнул:
– Понятно. Поскольку она родила, бы множество детей, он засвидетельствовал бы свою мужественность, но при этом все дети были бы не от него, а от специально отобранных доноров. По приказу мужа и семейства она бы приняла это, независимо от своего желания.
– Ну, старикан предусмотрел и это. После первых же родов химизм ее тела и мозга начал бы изменяться. И беременность стала бы ее естественным состоянием. В каждом из нас – в вас, во мне, в Танцующей в Облаках, Вороне, во всех остальных – сочетаются мужское и женское начала. Во всех, кроме Хань. После родов ее тело само себя очищает от всех гормонов и биохимических блокаторов, связанных с мужским началом. Единственное, что может вызвать ее агрессию, – это угроза ребенку. Естественно, она остро реагирует на все мужское, даже на ту малую часть, что имеется у других женщин. Она непосредственна, покорна, жаждет наслаждения и не способна сдержать свою страсть. Она сделает буквально все, чего от нее захотят, и будет умолять, чтобы ее изнасиловали. Все остальное для нее будет безразлично до тех пор, пока она снова не забеременеет. Это восстановит гормональное равновесие и в определенном смысле вернет ее к норме. Кстати сказать, старик даже этого не предполагал. Судя по ее исходной генетической карте, она должна была постоянно оставаться такой, какая сейчас. Именно я до некоторой степени позволил ей хотя бы в процессе беременности обретать самоконтроль и силу воли. Таким образом, эксперимент мог продолжаться без утраты столь выдающегося ума.
– По-моему, это отвратительно, – твердо сказала Танцующая в Облаках. – И не пытайтесь выдать свои поступки за благодеяние.
– Несомненно, – неожиданно согласился Клейбен. – Впрочем, я и не пытаюсь. Я просто сделал то, что было в моих силах, но я не мог нарушить заложенный принцип. Хань – это своего рода колонизационная программа, воплощенная в одной-единственной женщине. Пилот это понимает. Я думаю, она тоже догадывается, но старается вытеснить эти догадки в подсознание, чтобы не сойти с ума. А нам необходимо, чтобы она была в своем уме. Не считая меня, она разбирается в машинном интеллекте лучше любого из наших современников. К несчастью, то, что легко было бы предпринять на Мельхиоре, сделать сейчас немыслимо сложно. Чем дольше Хань будет оставаться в этом животном состоянии, тем труднее ей будет справиться с собой, когда оно пройдет. Ее душевное равновесие может обеспечить лишь непрерывная беременность, а это значит, что скоро нам некуда будет девать детей. Им всем потребуется забота и внимание, а кто будет этим заниматься, когда у нас каждый человек на счету?
– Похоже, вы слишком много о ней знаете, – с подозрением сказал Козодой.
– Ну разумеется, нам же пришлось провести доскональные исследования, прежде чем вносить изменения, иначе мы могли бы навсегда потерять этот блестящий ум. Нам помогло то, что, зачиная ее, старик пользовался услугами Мельхиора. Я лично в этом не участвовал, но остались записи.
– Итак, величайшие умы человечества потратили уйму времени на то, чтобы настряпать чудовищ, – язвительно заметил Козодой, – и все эти чудовища сейчас собрались здесь. Не хотите ли добавить еще что-нибудь о себе и о других? В конце концов, мы все побывали на Мельхиоре.
Клейбен с трудом выдавил кривую усмешку.
– Ничего существенного. Разумеется, мы намеревались использовать ваших жен и сестер Чо в качестве сиделок при младенцах на ранних стадиях эксперимента и для этого предприняли кое-какую ментальную коррекцию, но она совершенно безвредна. Больше мне ничего не известно.
Козодой в сердцах хватил себя кулаком по колену.
– Черт побери! Нельзя же сидеть здесь сложа руки и гнить заживо! Нам пора двигаться! – Он вздохнул. – А мы вынуждены ждать Звездного Орла. Хотел бы я знать, чем он занимается столько времени.
Плач младенца замолк, и внезапная тишина показалась оглушительной. Козодой взглянул на Танцующую в Облаках:
– Итак, есть Ворон, Нейджи и я. Когда она оправится, бросим жребий. Мне это не по душе, но обстоятельства исключительные.
Танцующая в Облаках кивнула:
– Понимаю. Но думаю, что не стоит включать в жеребьевку его. – Она намекала на Клейбена. Тот промолчал.
– А как насчет Сабатини, доктор? – добавил Козодой, чувствуя себя неловко. – Каков может быть результат?
– Не могу сказать с уверенностью. В принципе оно размножаться не может, но точно я не знаю, и мне бы не хотелось ставить такой эксперимент, если этого можно избежать.
– Значит, надо этого избежать. Любой ценой.