Эти слова понравились Наполеону, и он никогда больше не упускал Жюно из виду. В 1804 году Жюно стал уже дивизионным генералом и комендантом Парижа.
Этот гренадер, и не помышлявший даже о том, что будет носить герцогскую корону, очень обрадовался встрече со своим другом Сюркуфом. Он узнал, что тот хлопотал о должности на военном флоте и что генерал Карто тоже отказал ему в этом. Жюно не мог сделать для друга ничего, кроме как хоть немного скрасить его арестантское бытие; он позаботился о еде, питье и свечах и предоставил затем обоих их судьбе.
Лишь к вечеру следующего дня пришел ординарец, которому было приказано доставить моряка к Бонапарту. Полковник находился не в Боссе, а за пределами городка, на позиции, с которой обстреливали укрепления Тулона.
Этот город предательски капитулировал перед флотом объединенных англо-испанских вооруженных сил, состоящих под командованием адмирала Худа, и Конвент прилагал колоссальные усилия, чтобы отбить обратно этот крайне важный плацдарм. К сожалению, генералы Карто и Доппе оказались к этому не способны. И не удивительно: первый был художник, второй — врач. Им бы в студию или в лазарет, там они были бы на месте, а не здесь, перед мощными вражескими верками первоклассной крепости. Потому-то и послали им на помощь молодого Наполеона Бонапарта.
Когда привели Сюркуфа, маленький корсиканец был занят выяснением отношений между обоими генералами. Поглощенный разговором с начальством, он не замечал ничего вокруг себя.
— И тем не менее, я не могу отказаться от своего убеждения, — настаивал он. — Если мы станем продолжать в том же духе, то и через пять лет все еще будем впустую топтаться у Тулона. Что стоят наши полевые пушки против огневых стволов крепости и флота! Нам совершенно необходимо как можно скорее доставить сюда мощные осадные орудия из Марселя и других гарнизонов. Мы должны не только обстреливать городские укрепления, но и, прежде всего, забрасывать вражеские корабли раскаленными ядрами. Стоит нам уничтожить и прогнать из гавани флот — и городу долго не продержаться. Передайте мне всю полноту власти, и я ручаюсь, что Тулон через две недели будет в наших руках!
— Только без горячки! — надменным тоном ответил Карто. — Даже если флот уйдет, где мы возьмем средства для подавления таких оборонительных сооружений, как форты Мальбоскет, Баланье и Эгийетт?
— Прежде всего, необходимо доставить орудия и заряды, усилить осадную армию до сорока тысяч человек и обеспечить это подкрепление необходимым снаряжением. Я еще не разведал как следует местность, но уверен, что отыщу где-то здесь позицию, господствующую над вражескими верками, с которой мы сумеем подавить неприятеля.
Услышав эти слова, Сюркуф подскочил к офицерам и радостно сказал:
— Простите, граждане, но такая позиция уже найдена!
Карто состроил брезгливую гримасу, Доппе гордо отвернулся, Наполеон же, окинув моряка пытливым взором, сказал:
— Очень уж ты смел, гражданин Сюркуф! Когда говорят офицеры, все остальные молчат, особенно, если они арестанты. Какую позицию ты имеешь в виду?
— Посмотри-ка вон на то место между двумя городскими гаванями, гражданин полковник. Если ты его займешь, ты сможешь обстрелять любой корабль вражеского флота. А через два-три дня падет и город, стоит только тебе разрушить оттуда из двадцатичетырехфунтовых орудий и мортир его передовые укрепления. Прикинь-ка глазом, ведь с этого места так легко бомбардировать форт Мальбоскет.
Бонапарт приставил к глазу подзорную трубу и внимательно осмотрел указанный Сюркуфом участок; опустив ее, он долго глядел на горизонт. Ни один мускул не дрогнул на его бронзовом лице. Затем он резко обернулся к обоим генералам:
— Этот человек прав, абсолютно прав. Я прошу вас, граждане генералы, как можно быстрее последовать его совету, который и я поддерживаю со всей убежденностью.
— Совету арестанта! — воскликнул Карто. — Стыдись, гражданин полковник!
Ответ был явно оскорбительный, но Наполеон и глазом не моргнул, только голос его зазвучал резче и энергичнее:
— Разумеется, я стыжусь, месье, но отнюдь не поданного нам совета, а того, что до сих пор не смог отыскать позицию, которую этот гражданин определил с первого взгляда. Я имею обыкновение принимать любой полезный совет, от кого бы он не исходил, и я прошу как можно быстрее занять указанную позицию и по возможности укрепить ее. Если англичане опередят нас, ликвидация этого упущения будет стоить нам колоссальных жертв.
— Полковник! — вспылил Карто. Он пытался еще что-то сказать, но Доппе схватил его за рукав и потянул прочь. Бонапарт мрачно смотрел им вслед.
— И все-таки будет так, как я хочу, — пробормотал он себе под нос и, обернувшись к Сюркуфу, продолжал: — Твой план хорош, гражданин, я благодарю тебя. Но откуда у тебя, матроса, такая прозорливость?
— У матроса? — рассмеялся арестант. — Вернее сказать, у моряка. Что ж, моряк должен разбираться в стратегии и тактике не хуже сухопутного офицера. Я рад, что имею возможность поговорить с тобой, гражданин полковник. Я твой арестант, и, наверное, ты меня накажешь за то, что я набил шишки нескольким вздорным парням. Я приму это наказание, но когда я его отбуду, мне хотелось бы снова встретиться с тобой, чтобы обратиться к тебе с просьбой.
— Говори сейчас.
— Сегодня — нет. Сперва я должен отбыть наказание.
Бонапарт слегка нахмурил брови.
— Ты говоришь очень категорично. В твоем возрасте ведут себя скромнее, особенно если имеют намерение начать достойную жизнь.
— Эх, гражданин, — рассмеялся моряк, — ты-то, выходит, начал ее прямо с полковников: ведь мы с тобой, похоже, почти ровесники.
Наполеон оставил реплику без внимания и продолжал дальше:
— Ты, разумеется, заслуживаешь наказания за то, что поднял руку на солдат Конвента. Однако за добрый совет, который ты нам подал, тебя следует простить. Ну, теперь-то ты уж, надо полагать, не замедлишь высказать свою просьбу, гражданин Сюркуф.
— Благодарю, гражданин полковник! Моя просьба очень кратка: дайте мне корабль!
Маленький корсиканец с удивлением посмотрел на моряка.
— Корабль? — с сомнением в голосе спросил он. — Для чего тебе корабль, и где я его возьму?
— Прочти сперва эти бумаги!
Он вытащил свой бумажник, достал из него несколько снабженных большими печатями документов и подал их Наполеону. Тот прочел их один за другим и с задумчивой миной протянул обратно.
— Отлично, — кивнул он моряку. — Не многие люди твоего возраста могут похвастать такими аттестациями. Ты умен и отважен; Конвенту нужны такие люди, и он, определенно, должен держать тебя на примете.
— Ха, Конвенту нет до меня никакого дела.
— Ты был в Париже?
— Да, я был там. Я был в Гавре, я был в Бресте, в Нанте, в Ла-Рошели, в Бордо и Марселе. Я был у всех морских властей, вплоть до министра, и везде слышал только одно: ты нам не подходишь.
— Значит, твои аттестации сомнительны.
— В них все верно, но люди, у которых я был, плавают в тумане, не желая раскрыть глаза. Я делал все, чтобы они прозрели; я рассказывал им о своих замыслах, всячески пытался приподнять завесу над будущим — они предпочли остаться слепыми.
Теперь смеялся Бонапарт. Смеялся, как великан, слушающий рассказ гнома о великих делах.
— И что же это за планы, которыми ты пытался их зажечь? — спросил он.
— Это соображения простого человека, не желающего обманываться иллюзиями. Республиканская форма нашего правления находится в противоречии с формами правления окружающих нас стран; наши интересы враждебны их чаяниям, и мирным путем компромисса здесь не достичь. Да и внутри самой республики имеются еще тысячи неукрощенных сил и влияний, обладающих огромными возможностями разрастания. Одна-единственная такая сила в состоянии в мгновение ока снести еще незаконченную постройку. Франции предстоят великие битвы, битвы с внешними врагами и битвы — с внутренними. Стране нужны сухопутные и морские силы, которые могли бы не только обеспечить надежную оборону, но и перейти в случае необходимости в наступление. У нас есть смелое войско и хорошие генералы, но вот чего мы не имеем, так это сильного флота. Моряков во Франции достаточно, но не хватает военных кораблей и морских офицеров, способных проучить наших воинственных врагов.