Гонконг — вольный порт, и ни санитарную полицию, ни пронырливых сборщиков налогов прибывающие суда, как правило, ни в малой степени не тревожат. Однако эта джонка чем-то, видимо, привлекла все же внимание английских властей, ибо в следующий полдень к ней подошел бот, в котором наряду с правительственным чиновником и китайской командой находились также двое важных сынов Небесной Империи; чиновник потребовал сперва владельца судна, а затем и его бумаги.
Чиновник, казалось, ничуть не удивился, что капитаном и владельцем джонки оказался его земляк. Мистер Мур, как звали последнего, беспрекословно предъявил документы, высказав, однако, некоторое удивление, что их требуют именно у него, тогда как, насколько ему известно, в отношении прочих джонок подобного не происходило. Команда, занятая приборкой палубы, целиком состояла из китайцев и была полном комплекте. Состояние здоровья людей не вызывало никаких нареканий. Выглядели они аккуратно и опрятно (что далеко не всегда можно сказать о парнях подобного сорта) и на все вопросы обоих пришедших с чиновником китайцев отвечали быстро и точно.
Мистер Мур купил, по его словам, эту джонку за сравнительно умеренную цену у одного китайского купца, который занимался прежде опиумной контрабандой. Не будучи настолько богатым, чтобы приобрести сразу большое судно, мистер Мур решил для начала ограничиться этим и заняться скупкой сырья на берегах Китая и Ост-Индского архипелага, чтобы сбывать его затем европейским судам или же обменивать у них на европейские товары. В Гонконг он зашел лишь затем, чтобы заправиться свежей водой и, если удастся, выторговать два-три ящика опиума. Словом, все было в порядке. Чиновник отдал ему бумаги обратно, обменялся несколькими словами со своими китайцами и покинул джонку с тем же, с чем и пришел. Приглашение капитана выпить в его маленькой каюте по стаканчику черри представитель властей с благодарностью отклонил.
Когда господа спускались по трапу в свой бот, капитан Мур, облокотясь на фальшборт, помахал им вслед рукой. Оглянись они в этот миг, им, видимо, бросилась бы в глаза игравшая на его губах ехидная улыбочка. Однако все они были столь поглощены проблемой, как бы половчее занять в шатком боте свои прежние места, что ничего вокруг не замечали. Затем толкаемый равномерными ударами весел бот отошел от борта джонки и заскользил обратно к берегу.
Мистер Мур был мужчиной в расцвете сил, лет сорока — сорока пяти, с густыми, вьющимися каштановыми волосами, но без бороды и усов, с лицом гладким и тщательно выбритым. На сильной кряжистой фигуре — обычная матросская одежда: синяя куртка и белые брюки. На голове китайская пробковая шапочка, обтянутая поверх шелком, вокруг живота — традиционный красный китайский пояс, за который вместо оружия заткнута мирная, короткая, очень красивой работы курительная трубка.
Он постоял у фальшборта, пока английский бот не удалился за пределы слышимости. Затем тихо присвистнул сквозь зубы, развернулся на каблуках и, подойдя к открытой каютной двери, весело крикнул вниз:
— Выходи, Бен-Али, все в порядке, они остались в высшей степени довольны и убрались восвояси. — Он расхохотался. — До чего же дьявольски глубокомысленная рожа была у этого верного слуги Его Величества, когда он безуспешно пытался разобраться, кто же перед ним, а уж о безнадежно глупых физиономиях обоих сынов Небесной Империи и говорить не приходится!..
Не успел он завершить свою речь, как из узкого люка показалась голова в тюрбане, а следом — и весь Бен-Али в богатом арабском наряде. Ковры, натянутые над палубой для защиты от солнца, целиком заслоняли его от берега.
— Ну что, прав я был? — спросил араб с хитрой ухмылкой, взглянув на приятеля. — Разве это не те двое длиннокосых, у которых мы в прошлый муссон отобрали возле Аноя груз опиума? Я сразу узнал их, стоило лишь глянуть краешком глаза из окна каюты.
— Разумеется, ты прав, Бен-Али — жемчужина твоей родной пустыни! — рассмеялся моряк. — Я и сам узнал этих оболтусов, едва увидел их озадаченные рожи. Но что же, черт возьми, могло навести этих узкоглазых на мой след, и как они сумели распознать это судно — вот загадка! Мы уж и краски не пожалели, и на расходы, кажется, не скупились — лишь бы сделать джонку неузнаваемой, и вот на тебе, — едва бросили якорь, как эти вельможи, словно из-под земли, тут как тут! Счастье, что я вовремя прислушался к голосу разума и, решив расстаться со своим, как ты любишь выражаться, украшением мужчины, сбрил усы и бороду. Наверное, мое лицо не настолько уж запомнилось им, чтобы вот так сразу меня узнать, но подозрения у них все-таки были, и этот мелкий негодяй прямо-таки не спускал с меня глаз. Жаль только, что они отказались пойти со мной в каюту, у меня там для них такой чаек был припасен, ввек бы не забыли.
— Это хорошо, — сказал Бен-Али, — на этот раз мы выкрутились. Но все же, я думаю, надо бы нам отсюда убираться, да поскорее: я почему-то уверен, что оба эти китайца не удовольствуются одним поверхностным осмотром.
— Что они могут сделать? — рассмеялся Мур. — Правительство в лице своего чиновника удовлетворено, а Китаю сейчас не до нас, ему бы в своих заботах разобраться. И потом, Бен, неужели ты думаешь, что я уйду отсюда, бросив на произвол судьбы добычу, стоящую рядом с нами на якоре? Вот она, и справа, и слева — рукой подать! Обе эти маленькие джонки битком набиты опиумом и к тому же готовы к выходу в море. Что еще надо? Пускай себе снимаются с якоря, тут мы на них и навалимся. Черт бы побрал этих длиннокосых! Так во грех и вводят. А ведь знай они, откуда ждать беды, остереглись бы вставать чуть ли не впритирку к нам.
— Будь уверен, — сказал араб, оскалив в улыбке крепкие зубы, — люди такого сорта, как правило, хорошо знают, что делают, и чувствуют себя здесь, под защитой пушек этого маленького форта, куда безопаснее, чем в самом центре своей Небесной Империи.
— Это верно, — согласился Мур, бросив вызывающий взгляд в сторону берега, — но, будь я проклят, Бен, знай я наверняка, что оба наших соседа хоть вполовину такие же ходоки, как и мы, ни этот паршивый форт, ни весь английский флот не помешали бы мне немедленно взять на абордаж оба судна и уйти с ними в море. Эти лежебоки с военного брига, что стоит там на якоре, как утка с подбитым крылом, может, и попытались бы за нами погнаться, и сигналы бы подавали, и стреляли, да только куда им! И все-таки, наверное, лучше бы нам выждать еще несколько дней. Ведь весь этот оголтелый джоночный сброд вокруг устроит, чего доброго, детский крик на лужайке и облепит нас, как воронья стая скогтившего добычу ястреба.
— Ну уж это было бы слишком, хоть план твой, признаться, все-таки безумен, — сказал араб.
Говорил он спокойно, хотя лихие огоньки в глазах выдавали, что невозможным он этот отчаянный план отнюдь не считает.
— Безумен? — воскликнул Мур. — А разве менее безумным было, когда ты ясной лунной ночью вытянул из сингапурской гавани датского “купца” и еще до рассвета переправил свою под завязку набитую товаром джонку в Малакку?
— Ну, — рассмеялся Бен-Али, — тогда я был на шесть лет моложе, чем сейчас, и ты был у меня старшим штурманом.
— А теперь, когда я стал твоим компаньоном, — воскликнул Мур, — неужели мы вместе не сможем провернуть ничуть не худшее дельце?
— Самое скверное — понапрасну подвергать себя опасности, — сказал араб, пожав плечами. — В архипелаге ходит множество судов с грузами для “Оранг Макана”; вовсе ни к чему выискивать самые колючие фрукты. Я понимаю, конечно — тебе хочется учинить шутку и вырвать этот жирный кусочек из самых зубов военного брига, столь уютно расположившегося у входа в гавань. Однако сейчас такой необходимости нет. Мой тебе совет: сегодня вечером с наступлением темноты мы выходим в море и идем круто к ветру, будто держим курс к китайскому берегу, а ночью уваливаемся и ждем на фарватере опиумные джонки; уйти от нас им уже вряд ли удастся.