Не оглядываясь больше на палубу, он спустился в каюту. Оба офицера последовали за ним. Араб все еще сидел в той же самой позе, в которой они его оставили. Трубка совсем погасла, а он, казалось не замечал ни ее, ни возвращения Мура и офицеров.
— Бой! Эй, бой, чистые стаканы! — крикнул Мур вверх, на палубу, и пригласил гостей снова занять свои места. — А теперь, Бен Али, облегчи душу. Эта история, похоже, глубоко встревожила тебя, так что поведай нам ее поскорее.
Чунг-И сам принес стаканы и тут же исчез из каюты. Встревоженный голосами араб резко вскинул голову, поднес мундштук к губам, попробовал сделать затяжку, потом медленно раскурил трубку от стоящей на столе свечи и сказал:
— Ты прав, друг. Тот день камнем давит мне душу, и я думаю, не без причины. Мне придется снова окинуть мысленным взором картины тех страшных часов. Время, которое лечит все раны, порядком смягчило прежнюю резкость этих картин, и мои слова не обладают уже прежней силой, иначе у вас от ужаса встали бы дыбом волосы.
— Черт побери, — сказал квартирмейстер, с любопытством вглядываясь в бледное лицо мусульманина, — вы говорите так, будто видели перед собой призраки!
— Призраки! — воскликнул Бен Али, дико сверкнув глазами. — Слушайте же, слушайте и судите сами… Так вот, было это так. Я только что вернулся с Явы на маленькой шхуне, которую один мой земляк, постарше меня, купил в Батавии. Я был ее совладельцем. Прибыль, которую мы выручили за рейс от Кантона, оказалась очень незначительной, потому что мы угодили в тайфун, получили изрядные повреждения и вынуждены были заплатить кучу денег, чтобы наше маленькое суденышко вновь стало пригодным к плаванию. Тогда-то я услышал о потонувшем пароходе с сокровищами на борту, и о том, что английский резидент в Кантоне посулил большую награду тому, кто снова вытащит на свет божий серебро и золото из кают.
Я смолоду был прекрасным пловцом и еще лучшим ныряльщиком. Я мог держаться под водой дольше любого из моих товарищей и часто забавы ради доставал с не очень большой глубины брошенные в море предметы. Награда соблазнила меня, и я решил испытать судьбу. Судно лежало на сравнительно мелком месте, поэтому я чувствовал себя довольно уверенно и не сомневался, что затея мне удастся.
Пока Бен Али говорил, Мур взял со стола горящую свечу и, прихватив из стоявшего на столе ящичка сигару, отошел в уголок, чтобы раскурить ее. Там стоял незамеченный или оставленный без внимания остальными компас. Одного взгляда на него моряку было вполне достаточно, чтобы сообразить, что прилив кончился и начался отлив. Судно стало разворачиваться. Он поставил свечу обратно на стол, взял одну из бутылок, ловко поддел ее пробку большим пальцем и, не прерывая рассказа, выстрелил ею прямо в дверь.
— Английский бот, снаряженный всем необходимым, доставил меня на место, где над поверхностью воды можно еще было видеть торчащий топ грот-мачты. Был один из чудесных тихих дней между обоими муссонами, и море было так прозрачно, что с бота можно было отчетливо разглядеть лежавшее на грунте судно. Англичане взяли с собой и водолазный колокол, в котором меня должны были опустить на палубу затонувшего парохода и в который я мог бы время от времени возвращаться, чтобы перевести дыхание. Как пройти с палубы в каюты, я должен был решить сам, на месте. В соответствии с точнейшими описаниями, я знал, где найти золото, однако решение трудной и опасной задачи, как пробраться в темные каюты, оставалось пока неясным, А вдруг мне не хватит воздуха, и я не смогу достаточно быстро вернуться в водолазный колокол — тогда мне конец. А тут еще мне сказали, что там, внутри, я, возможно, обнаружу мертвецов и чтобы я, случись этакое, не пугался. К прочному мешку, который я брал с собой, чтобы складывать находки, был прикреплен специальный линь, с помощью которого его можно было сразу же поднимать наверх.
Утяжеленный грузом и полный мужества, я отважно скользнул в пучину, ибо золото — самый лучший магнит и затягивает людей в земные пропасти, в просторы морей и пески пустынь. Однако я не представлял, что в погоне за золотом можно спуститься даже в могилу.
— В могилу? — повторил Боллард.
— Слушайте же, — сказал араб тихо, почти шепотом. — В колоколе я легко опустился на палубу рядом с трапом, ведущим в капитанскую каюту. Уже здесь дорогу мне преградило мертвое тело, зацепившееся за что-то одеждой и плавающее у самых верхних ступеней трапа. Я преодолел охвативший меня страх, схватил утопленника, без усилий отцепил его, и он как пробка пошел вверх. Не повернув головы ему вслед, я поспешил вниз по широкому, но не очень длинному трапу, чтобы как можно лучше использовать столь скупо отпущенное мне время. С большим трудом преодолевая давление воды по ту сторону, я открыл дверь и окаменел: из окружающего меня смутного полумрака, из каждого угла, изо всех закоулков, с палуб, с подволока, из-под стола и от иллюминатора, отовсюду на меня скалился ужас.
Он смолк и закрыл лицо правой ладонью, будто стараясь прогнать воспоминания, вновь заставившие кровь бешено пульсировать в жилах. Наконец, он поднял голову, единым духом опустошил стоявший перед ним стакан и продолжил:
— То, что я увидел, было страшно: каюта, полная трупов, которые шевелились, движимые водяным вихрем, образовавшимся при открывании двери. Прямо передо мной под столом лежала женщина с поднятой головой и устремленным ко мне как бы с мольбой о помощи лицом. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Иные, вцепившиеся в агонии в привинченные к палубе стулья, и после смерти не ослабили своей хватки и выглядели дико и жутко. Но самый ужасный мертвец, прижатый к подволоку, плавал прямо у меня над головой, едва не касаясь моего лица холодными пальцами. Женщина с прижатым к груди маленьким ребенком и двое мужчин, один в военном мундире, другой в индийской одежде, медленно, в такт колебаниям воды, покачивались посреди каюты с повисшими как плети руками и ногами, с поникшими головами, оборотясь ко мне своими раздувшимися лицами и глядя на меня сверху вниз выпученными глазами.
Больше я ничего не видел. У меня помутилось в голове, я помню только, как с придавшим мне силы отчаянием рванулся назад к двери, поднялся по трапу и яростно заработал руками и ногами, стремясь наверх, к свету, к воздуху.
Почти без сил, принятый поначалу людьми в боте за второго утопленника, я был выловлен ими из воды. Потребовалось немало времени, чтобы я полностью пришел в себя и решился снова спуститься на судно, к перепугавшей меня компании.
Во второй раз я хоть знал, по крайней мере, что меня ожидает, и когда покойники пытались коснуться меня распухшими конечностями, я, дрожа от страха, увертывался от них и искал золото. Для этого мне пришлось взломать ящик, стоявший в главной каюте. Инструмент у меня с собой был, но находиться там так долго, как требовалось, я не мог, и вернулся, чтобы отдышаться, на этот раз в водолазный колокол. Семь раз я проникал таким способом в каюту и наполнил, наконец, мешок, который по моему сигналу был поднят на бот, и потонувшие сокровища снова осветило солнце.
В восьмой раз, отдохнув несколько часов на боте и вдоволь надышавшись свежим воздухом, я снова спустился туда, чтобы взломать капитанский секретер, в котором должна была находиться изрядная сумма денег в испанских долларах. Снова я вошел в это, ставшее уже привычным, мрачное помещение. Между диваном и дверью капитанской каюты был зажат стул, и я его выдернул. Сделал я это быстро и, не оглядываясь, двинулся дальше, как вдруг лежавшая до этого на диване женщина, чье платье было, видимо, прищемлено этим стулом, взметнула вверх руки. Я в ужасе повернулся к ней: она приподнялась и, в упор глядя мне в лицо остекленевшими глазами и простирая руки, будто хотела схватить нарушителя вечного покоя, внезапно ринулась ко мне.
Для человеческих нервов это было слишком. У меня кровь застыла в жилах. Бросив в ужасе груз, который держал в руке, я ринулся к двери. Однако став более легким, я тут же был вытеснен водой к подволоку, между прижатых к нему трупов. Я в отчаянии отпихивался от мертвых, раздувшихся тел, которые медленно разворачивались и, казалось, так и норовили ухватить меня. Я чувствовал, что мне недостает воздуха, мысленно уже видел себя погибшим, мертвым среди этих страшных утопленников, сотоварищем их ужасного клана. Однако это же отчаяние подтянуло мои нервы: с большим трудом я сумел все же погрузиться поглубже и добрался наконец до двери.