— Прежде всего, — сказал Дэвид, посмотрев в глаза Ральфу, — я прошу вас убрать руки с моих воротника и горла. Вы начинаете мне надоедать и делаете мне больно.
Взгляд, который он устремил на арендатора, и твердый тон были столь убедительны, что пальцы Ральфа разжались сами собой.
— Что же касается ваших вопросов, мистер Уиллби, то вам, как члену магистрата, я обязан и буду говорить только чистую правду. Да, я и в самом деле принадлежу к тому военному кораблю, что появился сегодня вечером возле Уайтхевена, а также и к команде, которую этот молодой человек увидел преодолевающей полосу прибоя. Я проходил здесь мимо, желая попасть в Уайтхевен, заглянул случайно в окно, увидел сцену, которая меня заинтересовала, вошел в дом и был принят столь радушно, что я и до сих пор все еще здесь.
— Какую должность занимаете вы на корабле? — строго спросил Уиллби.
— На это я вам пока ответа не дам.
— Как называется корабль?
— “Охотник”, двадцать пушек.
— Что-то я такого названия не слышал.
— И не мудрено, — сказал Дэвид, — потому что это не английский военный корабль.
— Не английский? — воскликнул Уиллби. — А чей же?
— Свободных Штатов Америки, — с гордостью ответил Дэвид.
Купец из Уайтхевена разом лишился языка. Он перепугался, однако все еще не мог поверить в происходящее. Впившись глазами в лицо улыбающегося Дэвида, он пытался уверить себя, что тот всего лишь шутит. От гнева у него перехватило дыхание, а в сердце закрался страх: а ну как и в самом деле все это правда?
— Американец? Пират? — Выдавил он наконец. — А не думаете ли вы, сударь мой, что распространение этих дурацких слухов — уже преступление? И потом, разве я похож на человека, с которым можно так шутить?
— Я вовсе не шучу, — возразил Дэвид, бросил сигару и вышел из-за стола. — Я повторяю: “Охотник”, военный корабль Американской республики, пришел в эти воды, чтобы отплатить за те бесчисленные грабежи и убийства, что совершили у нас англичане. Ваши корабли частенько навещают нас, а наш единственный приход вы, сэр, считаете, стало быть, преступным? Отвечайте же, мистер Уиллби!
Купец собрал все свое мужество.
— Если вы и вправду мятежник, то… то я арестую вас!
— Да, разумеется, это правда, — воскликнул Дэвид. — И как неоспорим приход утра вслед за ночью, так же неоспоримо и то, что с первым лучом солнца Уайтхевен со всеми его судами запылает ярким пламенем.
— Убийца, поджигатель! — испуганно завопил Уиллби, вспомнив разом о своем доме, о своих судах и о своих деньгах. — Ральф Сортон, ко мне! Взять его!
— Вы сумасшедший, — спокойно сказал Дэвид. — Этот дом окружен командой “Охотника”, и первый, кто попытается схватить меня, увидит, что это не так-то легко.
С этими словами он без больших усилий отбросил руку Ральфа, последовавшего приказу купца и попытавшегося было снова схватить Дэвида за воротник; в ответ на новый рывок арендатора он быстро выхватил из кармана пистолет и направил его прямо в живот нападавшему:
— Еще один шаг, — сказал он, — и вы — покойник, хотя мне вовсе не хочется этого, потому что с беззащитными я не воюю.
— Не стреляйте, не надо! — закричала Молли, оттаскивая Ральфа назад. — А ты, Ральф, ради бога, не трогай его, он не сделает нам ничего дурного.
— Эй, человек добрый, как вас там, — воскликнул Бловерпул, все еще не разобравшийся, что же в конце концов происходит, — да падут все грехи на вашу голову! Коли вы преследуемый законом злодей, то забирайте все, чем мы владеем, но не проливайте невинной крови!
— Мистер Бловерпул, — улыбаясь, ответил Дэвид и протянул ему руку, — не злодей и не грешник стоит перед вами. Я пришел к вам по зову старой дружбы, чтобы сдержать свое слово.
Бловерпул внимательно посмотрел на него.
— Кто же вы, сударь? — Полный предчувствий, спросил он.
— Спросите Молли, спросите свою хозяйку, — ответил Дэвид, — я думаю, они меня уже узнали.
— Пол Джонс! — воскликнул Бловерпул. — Боже милосердный! Возможно ли, вы… вы! Маленький Пол Джонс, сын честного Нэда… сын моего старого друга… шотландец! И он поднял руку на свою отчизну… он пришел… он…
— Я не разбойник! — твердо ответил Пол Джонс. — Избави бог! Я человек доброй воли, а совесть моя чище, чем у всех ваших лордов Адмиралтейства. Я гражданин Соединенных Штатов, капитан их военного корабля, сын свободы.
— Бедный старый Нэд, — пробормотал Бловерпул. — Что бы ты сказал, увидев своего сына?
— Он благословил бы меня, — гордо сказал республиканец, — благословил бы за то, что сражаюсь против тирании и несправедливости, сражаюсь так, что лорды назначили приз за мою голову. Разбойник, мятежник! О, они называют так всякого, кто отважился порвать цепи. Это — старая песня, которая поется уже много столетий. Я шотландец, и у меня в крови ненависть к Англии. Впрочем, что мне мое происхождение? Я — американец! Мои тело и душа без остатка принадлежат моему новому отечеству. Да, я хочу заслужить свое новое гражданство, хочу, чтобы мое имя знали все, чтобы в Лондоне им пугали детей.
Говорил он это радостно улыбаясь, но с такой убежденностью и силой в голосе, что никто не осмелился ему возразить. Вдруг он повернулся к обеим женщинам и дружески взял их за руки.
— Мэри Бловерпул, — сказал он, — да, это вы, ваше доброе лицо не изменилось. Частенько отрезали вы бедному Полу кусок хлеба, когда он был голоден, частенько утешали его, когда он горевал, что нет у него матери. И ты, Молли, которую я так часто носил на руках, которая плакала по мне, когда я уходил, которой я обещал вернуться, когда стану большим и богатым! Я здесь, Молли, и думаю, что мистер Уиллби не будет возражать, если я сдержу свое слово.
— О, сударь, сударь! — боязливо сказала Молли, взглянув на Ральфа Сортона, который растерянно уставился в окно с приникшими к нему с той стороны, одна страшнее другой, физиономиями.
Уиллби начал было потихоньку пятиться к двери, намереваясь, должно быть, незаметно ускользнуть, однако Пол Джонс сразу раскусил его замысел.
— Не делайте глупостей, — сказал он, — дом окружен моими людьми, уйти вы не сможете, даже не пробуйте. Считайте, что я взял вас в плен, сударь, и с большим правом, чем только что вы пытались взять меня. Жизнь я вам гарантирую, но стоит вам шагнуть за порог, и я не поручусь за вашу судьбу.
— И что же вы требуете от меня? — с дрожью в голосе спросил купец.
— Об этом мы еще потолкуем, — ответил Джонс. — Мой старый друг, — сказал он, обращаясь к молчащему Бловерпулу, — у меня к вам просьба, в которой, уверен, вы не сможете мне отказать: вы должны посетить меня на борту “Охотника”, который стоит на якоре у самого мыса, дожидаясь утра. Здесь после всех этих событий я вас оставить не могу. И не из боязни предательства, а лишь ради собственной вашей безопасности.
— Хочешь утащить нас в Америку, Пол, а может даже и продать в рабство? — испуганно спросил Бловерпул. — Хочешь погубить старого друга своего отца?
— Скорее погибну сам, — весело сказал Джонс. — Клянусь, завтра же вы будете свободны. Мэри, Молли, ваша служанка и Ральф Сортон должны пойти с вами.
— А если я не хочу? — упрямо буркнул Ральф.
— Он не хочет! — рассмеялся капитан. — Вы шутите, мистер Сортон. Ни один человек не сказал еще: “Я не хочу”, — если Пол Джонс ему приказывает: “Вы должны!”. Идите, считайте, что делаете это ради хорошей компании. Теперь-то вы мне, надеюсь, не откажете?
Затем он подошел к окну, раскрыл его и сказал:
— Войди, Дэвид!
Спустя секунду шестифутовый матрос, чью покрытую буйной растительностью физиономию Молли увидела сквозь стекло, стоял уже в комнате, вытянувшись как свечка перед своим начальником.
— Этих людей, — сказал Джонс, — доставить на борт “Охотника”. Ни один волос не должен упасть с их голов. Пусть будут в моей каюте, пока я сам не приду.
— Всех забирать, капитан? — спросил Дэвид.
— Кроме этого господина, который должен показать нам дорогу через Уайтхевен к форту, — ответил Джонс, кивая в сторону дрожащего купца.