Между тем француженке нравилось проводить со мной время. У юнги много забот, но в свободные минуты мы много говорили. Я не знал, как к этому относиться… Порой мне казалось, что я понравился Моник. Порой – что ее забавляет моя фермерская глупость. Как-то раз, примерно через неделю после нашего «крещения», она даже угостила меня апельсином. Я никогда прежде не пробовал этого фрукта, и Моник рассказала мне о нем.
– «Китайские яблоки» привезли с востока португальцы, когда Васко да Гама нашел туда морской путь. Теперь их много за Пиренеями… Ах, Джонни, как там много солнца, как там много фруктов… Я хотела бы жить только там, в Испании!
– Говорят, в Вест-Индии тоже много всякого! – я старался есть не спеша, но как быть, если сок так и течет по губам? – А уж солнца там наверняка хватает!
– Верно, – кивнула Моник. – И все же я надеюсь вернуться в Мадрид. Он мне нравится больше Парижа и Вены. И уж конечно, больше туманного, грязного Лондона! Настанет день, когда я вернусь.
– Все зависит от вашего мужа…
– Мужа? Ах, ты о Дюпоне! Да, мой мальчик, конечно. Конечно, все зависит от мсье Клода! – Моник говорила с легким акцентом, совершенно не похожим на французский, но я стеснялся расспросить ее. – Но мсье Клод мало понимает меня, и не интересуется моими желаниями. Ты – совсем другое дело! Лучше бы я вышла замуж за тебя, Джон!
Я проглотил язык, и немного подбродивший апельсин тут был ни при чем. Впрочем, Моник смотрела на меня лишь секунду, а потом расхохоталась.
– Не делай такое лицо, Джонни! Я, конечно же, просто шучу.
И все же за каждым словом хоть что-нибудь, да стоит, как учил меня дед. Мы говорили с Моник все чаще, благо ветер нам благоприятствовал, и работы у команды было немного. Ревность Дюпона на меня, похоже, не распространялась. Лишь иногда он подходил к нам, брался за шляпу или за сережку жены пальцами, и на минуту прикрывал глаза – как тогда, с моим ножом. Эту странную манеру француза давно подметили все и многие в команде считали его колдуном. Потом Дюпон уходил, а я снова слушал рассказы Моник. О Париже, о далекой Германии, о полноводной реке Дунай… Как-то я набрался смелости и спросил, каким образом ей довелось так много путешествовать, но Моник лишь печально рассмеялась и ничего мне не ответила.
Впрочем, иногда Дюпону становилось совсем скучно, и тогда он возвращался к нам. В шутку француз даже фехтовал со мной, играясь, как кот с мышонком, а иногда устраивал поединки между мной и Робертом. Мне было немного стыдно перед Моник, но она так искренне хохотала… Постепенно Клод увлекся и стал давать мне и Робу настоящие уроки. Шпага на бриге имелась лишь одна, но француз брал у боцмана Стивса абордажные сабли – тяжелые, страшные даже на вид орудия убийства. Не обошлось и без урока стрельбы, хотя порох, по словам Дюпона делавшийся все в том же городе Шербур специально для буканьеров, француз очень берег. Конечно, хорошо стрелять мы не научились, но по крайней мере я знал теперь, что в бою не растеряюсь.
– На месте капитана я бы устроил учения для всей команды! – сказал как-то раз Мерфи, когда мы с Робом прибирались на его камбузе. – Но Бриджис из Королевского Флота, привык иметь на борту солдат… И никогда не ходил в Вест-Индию.
– А еще слишком занят поисками истины на дне стакана! – не удержался я. – Джек, как так вышло, что хозяева брига доверили его такому человеку, как Бриджис?
– Почем мне знать? Другое дело, что такому человеку, как Бриджис, мы все доверили свои души на время этого плавания… И ты тоже. Как так вышло, Джон Мак-Гиннис?
Я не нашелся, что ответить. Дни шли за днями, и «Устрица» приближалась к Вест-Индии. Я слышал, как бывалые матросы удивлялись: мы шли необычайно быстро, погода стояла хорошая и ветер почти всегда дул нам в корму. Бриджис уже обещал лишний стакан джина тому, кто первый увидит землю, хотя его помощник, неразговорчивый и неуклюжий мистер Гаррис, скептически качал головой. Мы больше верили Гаррису: говорили, что этот чудак способен определить положение корабля в море с помощью одного лишь арбалета и песочных часов. Надо сказать, что других часов на «Устрице» и не было – никакой механизм не выдержит постоянной качки. Да и не придумали еще таких часов, чтобы были точнее песочных! Главное, чтобы вахтенный матрос не забывал их переворачивать.
Как-то раз Дюпон, в очередной раз изнывая от скуки, заглянул на камбуз, где мы с Робом помогали коку. На глаза французу попался любимый нож Джека – крупный, с хищно изогнутым лезвием. Конечно, мсье Клод схватил его и, прикрыв глаза, замолчал. Мы с Робертом переглянулись и негромко захихикали. Но старику Мерфи этот фокус совершенно не понравился.
– Мистер Дюпон! Будьте так любезны отдать мне нож, я собираюсь резать солонину! – не слишком почтительным тоном обратился к нему кок. – Да и вообще, в моем камбузе стало тесновато.
– Держи! – француз сверкнул своими ослепительно белыми зубами. – Славный нож. Наверное, он потому такой острый, что на его острие закончило свою жизнь немало потомков Адама и Евы, а, старина? Сдается мне, нож побывал с тобой в драке с Непобедимой Армадой и помнит самого Френсиса Дрейка! Надо признать, ты неплохо сохранился для своих преклонных годков.
– Никак нет, мсье Клод! – старик, сбавив тон, забрал нож и тут же спрятал его подальше. – Этот нож достался мне от брата. Заблудшая душа… Мне жаль, но говорят, что он был пиратом.
– Вот как! – француз расхохотался. – Твой брат был пиратом? Ну, вероятно, теперь он горит в аду! Главное – не рассказывать об этом пьянчуге Бриджису. Я не раз от него слышал, что всех пиратов следует вешать, а не судить! А вы какого мнения, парни? Согласны, что разбой на море хуже разбоя на земле?
– Не стоит нам болтать о пиратах! – вмешался Мерфи прежде, чем мы успели ответить. – Мы находимся в тех морях, где пирата встретить проще, чем торговца. Да и разница между теми и другими не всегда заметна… Если угодно поговорить, поговорите о чем-нибудь другом.
– Как знаешь! – беспечно отозвался Дюпон и вышел из камбуза, но тут же с улыбкой заглянул обратно. – Не знаю, мы накликали или кто другой, но я вижу парус!
Мы с Робом кубарем выкатились на палубу. Плыть неделями, не видя вокруг ничего, кроме океанской глади – и вдруг заметить парус! И отчего молчит марсовый? Все тут же стало понятно – матрос во все глаза смотрел вперед, надеясь заметить землю и получить от капитана выпивку, а неизвестный корабль появился сзади.
– Испанец! – тут же крикнул вышедший вслед за нами Мерфи. – Парни! Будите капитана, у нас, кажется, неприятности!
В те годы испанцы уже не могли считать Вест-Индию исключительно своей вотчиной, но память о прежних временах полного владычества в этих водах все еще была жива в кастильских сердцах. Матросы говорили, что встретив в море одинокий корабль, испанцы ни за что не оставят его в покое. Мы с Робертом, переглянувшись, полезли на мачту – хотелось рассмотреть врага получше.
– И правда, испанец! – Дюпон, стряхнув с себя скуку, ловко вскарабкался на рею вслед за нами. – Большой, трехмачтовый, и пушек, наверное, не меньше сорока… Подать вам руку, леди?
Вслед за ним по вантам лезла неугомонная Кристин. Руку француза она проигнорировала и устроилась между мной и Робом. Я был просто поражен такой наглостью, хотя, казалось, уже привык к ее поведению – но карабкаться на мачту в платье! Это было просто неприлично. Однако Кристин, приложив руку к глазам, спокойно разглядывала идущее за нами судно, будто делала так каждый день.