Ночь приближалась, и донья Ана, пожертвовавшая ради коварных замыслов своими желаниями и развлечениями, надела вместо сверкающих драгоценностей и соблазнительного бального наряда скромное темное платье. Ей предстояло изображать жертву, и начинать надо было с одежды.
— Надеюсь, — говорила донья Фернанда, — сегодня ты добьешься успеха и заставишь его просить твоей руки.
— Он так пылко любит меня, что я не сомневаюсь в победе, ведь теперь единственная оставшаяся ему надежда — это брак, — ответила донья Ана.
— Постарайся также, чтобы он не только из любви, но и из самолюбия и из гордости сдержал свое слово.
— А вдруг он предложит мне сегодня ночью бежать?
Донья Фернанда ответила не сразу.
— Пожалуй, — подумав, сказала она, — лучше будет согласиться. Тогда скандал неизбежен, и замять его можно только свадьбой.
— А если после всего он откажется?
— Нетрудно будет заставить его судом.
— И далеко я должна бежать с ним?
— Нет. Тут же уведомишь меня, я брошусь в погоню и верну тебя домой, а сопровождающие меня люди будут свидетелями похищения.
— Что ж, придумано неплохо…
— Главное, чтобы тебе удалось любыми средствами распалить его любовь, не бойся, это дело свято, ведь твоя цель — законный брак.
Мать и дочь беседовали до позднего вечера, и, так как эта любовь по расчету ничуть не волновала их сердца, обе устали и почувствовали скуку.
— Который час? — лениво спросила донья Ана.
Донья Фернанда взглянула на роскошные настольные часы.
— Едва лишь половина одиннадцатого, — зевая, ответила она.
— Еще целых полтора часа!
— Да и потом пройдет немало времени.
— А все веселятся на балу… Вот счастливцы!
— Да, говорят, бал великолепный.
— Я почти жалею, что не поехала, а осталась ждать своего беднягу жениха. Сейчас бы я танцевала, вместо того чтобы помирать со скуки… Никогда больше не сделаю такой глупости!
— Всегда ты рассуждаешь, как ребенок, Ана. Вот беда — одним балом больше или меньше, когда речь идет о твоем будущем! Балов много, а таких мужей, как дон Энрике, раз, два — и обчелся. Погоди, сама скажешь, стоило ли жалеть о балах в тот день, когда тебя назовут сеньорой графиней и ты сможешь развлекаться, сколько душе угодно.
Донья Ана улыбнулась, и обе умолкли. Время от времени тишина нарушалась веселым пением, доносившимся с улицы, и тогда донья Ана спрашивала:
— Который час?
Донья Фернанда поднимала посоловевшие, то ли от дремоты, то ли от яркого света, глаза и отвечала:
— Одиннадцать.
— Что за бесконечный вечер! — восклицала донья Ана, и снова дочь погружалась в мечты, а мать — в дремоту.
Наконец на вопрос Аны донья Фернанда ответила:
— Вот-вот пробьет двенадцать.
— Слава тебе, господи! Бегу к Фасикии в каморку поджидать дона Энрике.
— Накинь шаль, — посоветовала мать. — Ночь сегодня холодная, а тебе придется пройти через патио.
Донья Ана встала и принялась рассматривать себя в маленьком зеркале, висевшем в углу покоя. Она, очевидно, выбирала нужные к случаю взгляды и улыбки и могла бы еще долгое время провести за этим занятием, если бы донья Фернанда не напомнила:
— Двенадцать.
— Иду! — воскликнула донья Ана и поспешно вышла, накинув черный шерстяной плащ.
Донья Ана легко сбежала по лестнице и вошла в комнату на нижнем этаже.
Там сидела и шила при свете свечи старая негритянка, повязанная платком в алую и желтую полосу.
— Фасикия! — позвола донья Ана.
— Девочка моя! — подняв голову, откликнулась негритянка.
— Погаси свечу, няня, и уходи. Уже пора.
Негритянка встала и собралась задуть свечу.
— Погоди, погоди! — крикнула девушка. — Я хочу открыть окно, а в темноте я до него не доберусь.
Старуха подождала, пока Ана подошла к окну, задула свечу и вышла, закрыв за собой дверь.
Тогда донья Ана осторожно приоткрыла створки окна, забранного толстой решеткой, и с любопытством выглянула на улицу. Неподалеку стоял человек, до самых глаз закутанный в черный плащ. Кругом было пусто, всю улицу заливал сияющий лунный свет.
Дом доньи Фернанды стоял на углу, передним фасадом на главную улицу Икстапалапа, а торцом — в узкий переулок. В этот переулок выходило и окно, у которого уже не раз встречалась Ана с доном Энрике.
Едва человек в плаще заметил, что окно приоткрылось, он приблизился бесшумными, медленными шагами.
— Дон Энрике, — шепнула донья Ана.
— Ангел мой, — ответил юноша.
— Подойди, счастье мое! О, как мне страшно…
— Страшно? Но кто может тебя обидеть, когда я с тобой, радость моей жизни?
— Ах, дон Энрике! Того, кто мешает нашему счастью, не может поразить твоя шпага.
— Твоя мать, Ана? За что она ненавидит меня? Может быть, она не любит тех, кто любит тебя? Но разве я недостаточно знатен, разве я не достоин назвать тебя своей?
— Не говори так, дон Энрике. Ты — настоящий кабальеро. Твой род не ниже королевского, и счастлива женщина, которая будет носить твое имя и называть тебя своим. Но…
— Что? Говори, любовь моя, не бойся…
— Дон Энрике, моя мать слушает твоих врагов, она думает, что ты не любишь меня, что хочешь лишь посмеяться над ее дочерью.
— И ты веришь, что я не люблю тебя? Да ведь я не понимал, что такое любовь, пока не узнал тебя! Какое мне дело до того, что она не верит в мою любовь, если ты мне веришь! Ради тебя одной я хочу быть добрым и благородным. Скажи, Ана, ты веришь, что я люблю тебя?
— Если бы я не верила, я бы умерла!
— А ты любишь меня?
— С каждым днем все больше.
Девушка прижалась лицом к решетке, дон Энрике склонился, и их уста слились в поцелуе, который, казалось, не прервется никогда.
— Ана! — воскликнул юноша, безраздельно отдавшись захватившей его страсти. — Ана! Ты сказала, что любишь меня?
— Больше, чем можешь вообразить.
— И ты способна сделать то, что я скажу тебе?
— Даже если ты мне прикажешь убить себя!
— Свет души моей! Слушай же, Ана! Беги со мной!
— Бежать?! — воскликнула девушка с ужасом, которого отнюдь не испытывала, ибо только и ждала подобного предложения. — Бежать! Но куда?
— Со мной, в моих объятиях, ко мне…
— Дон Энрике! Ты любишь меня и предлагаешь мне побег, огласку, бесчестие?
— Нет, Ана, нет, это не бесчестие. У меня ты найдешь любовь и счастье; твоя мать не будет больше противиться, она на все согласится, и вскоре ты станешь графиней де Торре-Леаль. Ана, ты не хочешь уйти со мной?
— О, ты настоящий кабальеро, я обожаю тебя, Энрике! Я пойду за тобой на край света.
— Какое счастье ты даришь мне!
— Когда мне уйти из дома?
— Сейчас же!
— Как, так скоро?
— Каждое мгновение без тебя кажется мне вечностью, любовь моя. Иди, не медли.
— Хорошо, иду, иду, жди меня, — сказала донья Ана, убегая.
— Встретимся в патио! — крикнул вдогонку дон Энрике, охваченный нервным возбуждением.
— Нет, здесь же.
— Не задерживайся, мой ангел!
— Скоро я буду с тобой. Видишь, как я люблю тебя!
Окошко захлопнулось. Дон Энрике завернулся в плащ и приготовился ждать.
Донья Ана поспешно вышла из комнаты и, взбежав по лестнице, бросилась в спальню доньи Фернанды.
— Что случилось?! — воскликнула мать.
— Час настал, матушка!
— Он предложил тебе бегство или брак?
— И то, и другое.
— Что же раньше?
— Бегство, — улыбнувшись, ответила донья Ана.
Донья Фернанда тоже улыбнулась.
— Он не дурак, да и я не глупа. Теперь мы знаем, что делать.
— Идем, матушка, как бы ему не наскучило ждать.
— Дитя, плохо же ты знаешь мужчин! Самый нетерпеливый рад целый день ждать девушку, которая ему нравится.