— Отправимся пешком?
— Нет, хозяин дает лошадей. Вам надо только взять с собой оружие.
— Идет. А что за лошади?
— Подходящие, я их уже смотрел, а я, как вам известно, в этом толк знаю. В придачу к двумстам песо получите еще и лошадей.
— Здорово!
— А теперь отправляйтесь за оружием. Я жду вас здесь. Выйдем ровно в девять.
— Пошли.
Все трое покинули таверну и разошлись в разные стороны. Москит снова сел за стол и крикнул:
— Паулита, Паулита!
В таверне было пусто, но после зова Лукаса где-то в глубине открылась дверь и на пороге появилась хорошенькая, смуглая, стройная и бойкая девушка, лет двадцати, в широкой ярко-красной юбке. На ней не было ни лифа, ни корсажа, а только ослепительно белая свободная сорочка; вокруг крепкой и нежной шеи обвилась нитка крупных кораллов, а из-под короткой юбки выглядывали маленькие ножки без чулок, обутые в ладно пригнанные шелковые башмачки.
— Ты звал меня? — наигранно ласково спросила девушка, подойдя к Москиту.
— Поди сюда, моя прелесть. Я один, и мне нужно дождаться здесь приятелей. Садись рядышком, поболтаем пока.
Девушка уселась подле Лукаса и сняла нагар со свечи.
— А что это за дело ты затеваешь на ночь глядя?
— Дело очень важное, но тебе о нем знать незачем, мое сокровище. — И он нежно взял ее за подбородок.
Паулита отвернулась с недовольной гримаской.
— Что это, ты сердишься на меня, красотка?
— Да, — кокетливо ответила Паулита.
— За что же, скажи, моя радость?
— За то, что ты мне не доверяешь.
— Я ведь знаю, ты смелая женщина, тебе можно доверить тайну скорее, чем мужчине.
— И все-таки не хочешь рассказать, что ты будешь делать ночью.
— Я тебе все расскажу потом.
— Потом я и без тебя узнаю. Вот почему я больше люблю Вьюна, он от меня ничего не скрывает.
— Послушай, Паулита, я расскажу тебе все, что хочешь, но не смей говорить при мне об этом выродке.
— Пусть выродок, но он меня любит больше, чем ты, и я тоже люблю его.
— Ладно, ладно, я знаю, что ты все это говоришь, чтобы подразнить меня. Но лучше оставь его в покое.
— А, ты сердишься?
— Очень.
— Ревнуешь?
— Может быть.
— Значит, ты меня очень любишь?
— Больше жизни.
— Обманщик, — весело сказала Паулита и, приподняв рукой лицо Москита, запечатлела на его губах сочный поцелуй, на который он не замедлил ответить.
— Ох и лиса же ты, Паулита. Знаешь, что я ни в чем не могу тебе отказать. Ну, слушай…
Девушка устроилась поудобнее, левой рукой подперев щеку, а правой — играя черными кудрями Лукаса. В этой позе Паулита казалась еще соблазнительнее.
— Какая ты красивая! — воскликнул Москит.
— Ладно, ладно, рассказывай!
— Ну, слушай. Дело нехитрое — сегодня ночью нам нужно выйти на дорогу в Куэранаваку, подстеречь шестерых солдат с пленником, разогнать солдат, отнять у них пленника и тут же его прикончить.
— А потом?
— Больше ничего.
— И сколько вам заплатят?
— Мне, как главарю, пятьсот песо, а остальным по двести.
— Сколько вас?
— Четверо.
— Тогда это не опасно.
— Но их ведь шестеро.
— Да, но они же солдаты. С ними и я справлюсь.
— Пожалуй, верно. Опасность не очень велика.
— Еще бы! А как зовут этого пленника?
— Не знаю.
— Не лги, — сказала Паулита, ласково дергая его за ухо.
— Вот любопытная!
— Знаешь ведь, мне нужно знать все до конца. Как зовут пленника?
— Обязательно хочешь добиться своего?
— А как же! Ну, говори его имя! — не отставала Паулита.
— Его имя… да зачем тебе это знать?
— Скажи, скажи, а то я начну говорить про Вьюна.
— Нет, не смей! Лучше я скажу тебе.
— Говори, хитрец!
— Его зовут дон Энрике Руис де Мендилуэта.
— Спаси его господь! — воскликнула Паулита, побледнев и вскочив с места. — Дон Энрике, сын графа де Торре-Леаль?
— Он самый. Да что с тобой? Чего ты побледнела? Чего испугалась?
— Нет, Лукас, нет! Ты не сделаешь этого, если любишь меня.
— Да что тебе до него, Паулита? Кто он? Твой возлюбленный?
— Лукас, этот человек никогда не был моим возлюбленным, но я люблю и уважаю его, как родного отца. Я не хочу, я не хочу, не смей убивать его!
И девушка, разрыдавшись, уткнулась лицом в грудь Лукаса.
— Паулита, я никогда тебя такой не видел. Что это за тайна? Объясни, а то я уж начинаю подозревать неладное.
— Здесь нет никакой тайны, здесь нет ничего плохого, Лукас. Это история моей жизни. Если бы я рассказала ее тебе, ты полюбил бы дона Энрике, как я люблю его, и стал бы его уважать, как я уважаю. Лукас, я знаю, ты сам будешь плакать, когда услышишь эту историю.
— Расскажи мне ее, Паулита, расскажи и не огорчайся, — ответил Москит, ласково поглаживая черную головку девушки.
— Хорошо, Лукас, я расскажу тебе. Ведь ты меня любишь, правда?
— Ты — моя единственная любовь. Когда у меня будут деньги, я брошу дурную жизнь и женюсь на тебе.
— Тогда я расскажу тебе все, чтобы ты помог дону Энрике, чтобы его жизнь стала для тебя священной. А как твои приятели, еще не скоро придут?
— Нет, нет, они вернутся не раньше девяти.
— Тогда слушай.
Москит приготовился слушать, и Паулита, утерев передником слезы, начала свою историю.
XIV. ИСТОРИЯ ПАУЛИТЫ
Мой отец, бедный каменщик, зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом. У него было две дочери — я и моя сестра, моложе меня на четыре года. Мы жили бедно, но отец всеми силами поддерживал свою семью и очень любил жену и детей. Никогда мы не видели его пьяным. Воскресные вечера он проводил дома, рассказывая мне сказки или играя с моей сестренкой. Все соседи завидовали матери, что у нее такой муж. А он только и мечтал о том времени, когда я вырасту и бог поможет ему справиться с нуждой.
Мне было семь лет, а моей сестренке — три, когда однажды в субботу отец пришел домой очень веселый и сказал матери:
— Анхела, завтра я поведу тебя с девочками на праздник в Койоакан.
— Неужели? — воскликнула мать. — Доченька, — позвала она меня, — беги сюда, завтра мы пойдем с отцом на праздник в Койоакан.
Я никогда не выходила из дому и даже не знала, что такое праздник, а мать тоже давно нигде не бывала. Мы обе так обрадовались, так обрадовались, что отец растрогался до слез, он обнял нас и расцеловал.
— Бедняжки мои! — сказал он.
Я никогда не видела, чтобы отец плакал, и спросила его, сама чуть не плача:
— Отчего ты плачешь, отец?
— От радости, — ответил он, улыбаясь сквозь слезы, — от радости, Паулита, я рад тому, что вы так довольны.
— Конечно, мы очень довольны, Пабло, — сказала мать, обнимая его. — Только не плачь даже от радости, а то мне станет грустно. Сейчас я принесу тебе малышку, и ты успокоишься.
Мать взяла на руки сестренку, которая спала в своем углу, и протянула ее отцу, а он прижал девочку к себе, почти не видя ее сквозь слезы, застилавшие ему глаза.
— Не сердись, Лукас, что я так подробно рассказываю об этой ночи, но все эти воспоминания и сейчас вызывают у меня слезы. — Паулита вытерла глаза, а Лукас сам чуть не плакал.
Девушка продолжала:
— Потом отец, решив удивить мать, молча вытащил из-за пазухи платок и развернул его: там блестело несколько серебряных монет и одна золотая.
— Откуда это? — с радостной улыбкой спросила мать.
— Догадайся сама, — отвечал отец, подавая ей деньги.
Я никогда еще не видела золотой монеты и с восхищением вертела ее в руках.
— Ладно, эти ты заработал, — сказала мать, сосчитав серебряные монеты, — но та?
— Ту мне сам бог послал для вас. Вот слушай: кончил я работу и иду усталый домой, а по дороге встречаю людей, направляющихся в Койоакан, где, говорят, готовится веселый праздник в честь святого патрона. Иду я и думаю, какая жалость, что я так беден и не могу даже повести погулять мою бедняжку Анхелу и маленьких дочек, которые никогда еще ничего не видели. И стало мне грустно.