Она боялась оставаться наедине с Педро Хуаном, боялась сидеть с ним рядом за обеденным столом. В те времена ходило немало толков о приворотном корне, который продавался колдуньями на вес золота; с его помощью, говорили, удавалось овладеть самой добродетельной женщиной. Хулия опасалась, что отчим и впрямь опоит ее волшебным зельем, как он однажды пригрозил ей в порыве ярости.
Однако время шло, а Педро Хуан не прибегал к злым колдовским чарам, хотя по-прежнему преследовал девушку.
Сеньора Магдалена между тем стала кое-что замечать и, чтобы проверить свои догадки, позвала Хулию и попыталась выведать у нее правду об ее отношениях с отчимом, не признаваясь ей, однако, в своих ревнивых опасениях.
Хулия постаралась рассеять подозрения матери, однако ничего этим не достигла, напротив, еще больше огорчила сеньору Магдалену: бедная женщина решила, что Хулия, если и не отвечает на любовь отчима, то, во всяком случае, с удовольствием выслушивает его признания.
С этого дня в сердце сеньоры Магдалены не утихала жестокая борьба страстей; ревность, любовь к дочери, слепой гнев, глубокая печаль, отчаяние и надежда кипели в сердце оскорбленной женщины: мать ревновала мужа к собственной дочери.
Сеньора Магдалена стала подозрительной, научилась хитрить, выслеживать. Она то и дело справлялась у слуг, где Хулия, где Педро Хуан, и трепетала при мысли, что они вместе, но заговорить об этом, бросить им в лицо жестокое обвинение она не смела, — ведь у нее не было никаких доказательств, все было основано лишь на ревнивых подозрениях.
Единственный виновник столь тягостного положения, Педро Хуан, оставался по-прежнему спокоен, терпеливо выжидая, когда наступит «его день». Он шел на все, чтобы добиться цели, и не понимал, какая буря разыгрывается дома, не замечал, как следит за ним сеньора Магдалена и как ширится пропасть между дочерью и матерью.
Узнав о домоганиях дона Хусто, Педро Хуан задумал ускорить события и силой овладеть Хулией. Сеньора Мащалена увидела в предложении дона Хусто путь к спасению. Так дон Хусто сыграл роль искры, воспламенившей бочку с порохом.
В тот день Педро Хуан ушел после полудня из дому, а сеньора Мащалена позвала дочь и заперлась с ней у себя в спальне.
— Хулия, — начала мать, — мне надо поговорить с тобой об одном весьма важном деле, касающемся твоего будущего.
— Я вас слушаю, матушка, — ответила Хулия.
— Хулия, пришла пора подумать о твоем замужестве. У тебя нет другой защиты на земле, кроме меня, а я, несмотря на видимое здоровье, чувствую, что силы мои гаснут.
— О матушка, ради бога, не говорите так…
— Почему же я не должна говорить об этом? Моя жизнь на закате; мысль, что я покидаю тебя одну на белом свете, отравила бы мои последние минуты. Что станется с тобой без родных, без друзей?..
— Матушка, еще не пришло время думать об этом.
— Никому не ведомо, когда наступит его конец. Можно ли быть уверенным в завтрашнем дне, в особенности в моем возрасте, когда силы угасают? Хулия, ты должна выйти замуж, и как можно скорее.
— Выйти замуж, и как можно скорее? Но почему?
— Я тебе изложила все причины, кроме тех, о которых я молчу, хотя они не менее важны. Сегодня один кабальеро, местный житель, попросил у меня твоей руки; он дворянин, богатый, благородный человек.
— Я не хочу выходить замуж, матушка.
— В этом мире не всегда можно делать лишь то, что желаешь, иногда надо поступать так, как этого требуют честь и достоинство.
— Матушка, — произнесла Хулия, испуганная тоном матери, — что вы хотите этим сказать?
— Я говорю это не зря; и, может быть, к несчастью, ты меня понимаешь. Тебе надо выйти замуж, Хулия.
— Сеньора, ради бога, мне неясен смысл ваших слов, хотя я догадаюсь, что он должен быть ужасен. Но поймите меня, я не хочу выходить замуж.
— Может, ты объяснишь мне почему?! — воскликнула сеньора Магдалена, вставая и бледнея от негодования: для нее не оставалось больше сомнений, что между Хулией и Педро Хуаном существует любовная связь.
— Вы же знаете, матушка, дрожащим голосом произнесла Хулия, — вы знаете — и я не могу долее скрывать, — я люблю другого.
— Мне это слишком хорошо известно! — крикнула сеньора Магдалена, судорожно хватая Хулию за руку. — Я знаю, я догадывалась. Ты низкая женщина и недостойная дочь.
— Матушка! — в ужасе воскликнула Хулия.
— Не называй меня матерью, я тебе не мать, нет, я не могла породить такое чудовище. Будь ты моей дочерью, ты никогда не нанесла бы мне этого удара. Нет, ты мне не дочь…
— Сеньора, сеньора! — простонала Хулия и, рыдая, упала на колени перед матерью. — Ради бога, объяснитесь, что это значит.
— Оставь меня, оставь. Ты мне не дочь. Дочь никогда не решилась бы вступить в преступную связь с мужем своей матери.
— Господи, спаси меня! — воскликнула Хулия, выпустив из рук подол материнского платья и вскочив как безумная.
— Презренная! Презренная! Ты мне не дочь, а если ты моя дочь, я проклинаю тебя.
— Боже! — крикнула Хулия и замертво упала наземь.
В этот миг дверь отворилась и на пороге показался смертельно бледный Педро Хуан.
— Низкий человек! — сказала Магдалена, указывая на неподвижно простертую Хулию. — Вот до чего вы ее довели. Я презираю вас!
И сеньора Магдалена, словно подхваченная вихрем, выбежала из комнаты.
Педро Хуан неподвижно застыл, с молчаливым ужасом глядя на Хулию и не решаясь оказать ей помощь, привести ее в чувство. Так прошло немало времени; наконец Хулия очнулась, привстала и обвела комнату помутившимся взором.
— Боже мой! — тихо простонала она, обхватив руками голову. — Что это было? Сон? Где я? Что случилось? Я разговаривала с матерью… и вдруг она рассердилась… Но за что? Она сказала, что я… Боже, какое тяжкое обвинение!.. И потом, потом она прокляла меня! Ах! — вскрикнула Хулия, поднимаясь: она заметила наконец Педро Хуана, который молча смотрел на нее. — Вы наслаждаетесь моими страданиями? Из-за вас матушка заподозрила меня в низости, из-за вас, по вашей вине она отреклась от меня и прокляла. Я проклята, проклята! Проклята, проклята! — повторяла как безумная Хулия.
— Но вы ведь этого не допустите! — продолжала она в сильном возбуждении. — Прошу вас, на коленях умоляю.
— Но что, что я должен сделать? — спросил потрясенный Педро Хуан.
— Прошу вас, — продолжала Хулия, опускаясь перед ним на колени, — заклинаю именем бога и памятью вашей матери, ступайте, расскажите, признайтесь ей во всем, скажите, что я не желала слушать ваши нашептывания и никогда не любила вас, что я вас ненавижу… Ступайте, ради бога, ради бога, разве вы не понимаете, не видите, что проклятие матери жжет и убивает меня…
— Но поймите, она мне не поверит.
— Сеньор, попытайтесь убедить ее, расскажите всю правду. Почему вы не спешите к ней? Почему? Боже мой! Именем бога молю. Неужто у вас нет сердца? Вы говорили, что любите меня. Так что же вы не торопитесь меня спасти? Ступайте, убедите ее, уговорите, и я вовек не забуду этой милости, я буду вашей рабой. Что вам еще надо?
— Хулия, я попытаюсь. Только сейчас все будет напрасно. Не лучше ли обождать, дать ей время успокоиться?
— Но я не в силах терпеть это позорное пятно; ее проклятие сведет меня с ума…
Дверь открылась, и на пороге показался слуга.
— Чего тебе? — с негодованием бросил Педро Хуан.
— Прошу прощения, ваша милость, сеньора велела немедля передать вам это письмо.
Педро Хуан взял из рук слуги пакет.
— Ступай отсюда.
Слуга вышел. Педро Хуан вскрыл пакет, и Хулия с ужасом услышала, как он прочел:
«Сеньор, я не могу оставаться долее под одним кровом с вами и этой женщиной. Вы нанесли мне оскорбление. Оставляю вас обоих на суд вашей совести.
Магдалена».
— Это ужасно! — воскликнул Педро Хуан и выбежал вон.
— Всему виной я, — прошептала Хулия. — Пускай безвинно, но я проклята матерью и должна покинуть этот дом.