— Вы правы! — сказала она. — Вам надо вернуться домой. Вставайте, я вас провожу.
Хулия, пошатываясь, встала.
— Мужайтесь, — сказала Паулита, — завтра в это время вы будете навеки связаны с доном Хусто.
Теперь настала очередь Хулии вспомнить о доне Энрике, или, вернее, об Антонии Железной Руке, — ведь она знала его лишь под этим именем.
— Паулита, — сказала она, — это неслыханно тяжелая жертва: я навеки расстаюсь с человеком, которого люблю, я решаюсь забыть его, хотя он не дал мне повода проявить столь черную неблагодарность. Появись он передо мной завтра в час венчания, я умерла бы от стыда и горя, — ведь он не только любил меня, он спас мне честь и жизнь, а я плачу ему, благороднейшему человеку, непростительной изменой.
Паулита вздрогнула, слова Хулии прозвучали упреком в ответ на ее недостойный замысел; ей показалось, что она слышит голос своих покойных родителей, шепчущих ей «неблагодарная», и ей стало невмоготу долее сдерживаться. По природе своей Паулита была создана, чтобы творить добро.
— Послушайте, — сказала она вдруг, — тот пират, о котором вы мне рассказывали, был родом мексиканец?
— Да, а почему вы спрашиваете?
— У себя на родине он был богат и знатен?
— Моей матери он говорил, будто самому королю не уступит в богатстве и знатности.
— Боже мой, Хулия, кажется, этот человек здесь, в Мехико.
— Что вы сказали?! — в ужасе воскликнула Хулия.
— Да, мне кажется, он здесь… а зовут его дон Энрике Руис де Мендилуэта, я вам говорила о нем.
— Милосердный боже! Тот самый, кого вы так страстно любите?
— Тот самый.
— Паулита, бог этого не допустит, ведь я способна возненавидеть вас.
— А вы не думаете, Хулия, что я тоже вправе возненавидеть вас? Ведь вы у меня отняли того, кого я полюбила задолго до вашей встречи.
— Но вы отказались от него и вышли замуж за другого.
— Потому что я не смела надеяться на счастье принадлежать ему.
— Так надо было пожертвовать всей своей жизнью и продолжать боготворить его, а не связывать себя с другим.
— А вы, Хулия, разве вы не решаетесь выйти замуж за другого?
— Ради счастья моей матери. И очень страдаю.
— И я, я тоже страдаю.
Обе застыли в молчании; недоверие, ревность, ненависть и любовь боролись в сердцах этих женщин. Они не знали, что делать, как поступить. Хулия восторгалась великодушием Паулиты, которая сообщила ей, что ее возлюбленный находится в Мехико. Паулита думала о том, что она своим сообщением, может быть, вернула счастье дону Энрике.
Неожиданно Паулита спросила:
— Как вы думаете поступить?
Хулия, не отвечая, посмотрела на нее с недоверием.
— Отвечайте, Хулия, вы еще не знаете, на что я способна.
Хулия поняла эти слова, как угрозу, и, закинув голову, спросила с вызывающим видом:
— На что же вы способны?
— Хулия, — сказала Паулина, бледнея, и голос ее дрогнул. — Хулия, я способна на все самое хорошее и самое дурное. Да удержит меня рука бога.
В ответ Хулия лишь надменно усмехнулась.
— Заклинаю вас счастьем вашей матери, не смейтесь надо мной — ревность сжигает меня, я способна убить вас или убить себя. Я не хочу мешать счастью дона Энрике, но я не в силах стать свидетельницей его счастья.
— Поступайте же так, как вам больше по душе.
Бледная, с обезумевшими глазами Паулита выхватила из-за корсажа кинжал, который зловеще блеснул в ее руке. Хулия вскрикнула.
Паулита замерла, потом, словно внезапная перемена произошла в ее сердце, она отбросила кинжал далеко от себя и судорожно схватила Хулию за руку.
— Идемте!
— Куда? — спросила Хулия.
— Я уже сказала вам, что одинаково способна на добро и на зло. В порыве ярости я готова была убить вас; опомнившись, я хочу вести вас к дону Энрике и отдать вас ему.
— Такая девушка, как я, — высокомерно проговорила Хулия, — не способна пойти к мужчине, которого она любит, тем более в полночь.
— Выходит, вы не доверяете тому, кого любите? Вы считаете его способным на низость? О, вы его не любите или недостаточно знаете. Дон Энрике настолько благороден, что ваша честь под его опекой осталась бы такой же незапятнанной, как и в доме вашей матери. Хулия, вы не знаете величия его души, вы недостойны его любви. Только ему я обязана своей чистотой, это он оберегал ее, а я, — слышите? — я была бы счастлива все принести ему в жертву. Ведь я люблю его так, как он этого заслуживает, для меня не существуют светские условности и соображения женской чести, ничто, ничто не существует для меня. Ради него все — даже смерть, ради него все — даже честь.
— Паулита, вы мне делаете больно.
— Вы не хотите понять; поймите, как велика моя любовь: ради нее я жертвую моим чувством и, не колеблясь, веду вас к дону Энрике.
— Вы великодушны, Паулита.
— Так вы пойдете со мной?
— Идемте! — воскликнула Хулия, чувствуя, как исчезает ее робость под влиянием твердой решимости Паулиты.
Они вышли на улицу. Вдруг Хулия остановилась и нерешительно спросила:
— А если это не он?
Паулиту тоже охватило сомнение.
— А если это не он? — повторила она вслед за Хулией.
— Кто может поручиться, что это одно и тоже лицо? Ведь я не знаю его настоящего имени. А вы, разве вы знаете, как звали среди охотников того, о ком вы мне рассказывали?
— В самом деле, вы правы: было бы просто нелепо прийти вдруг ночью к незнакомому человеку — что подумал бы о нас дон Энрике, если бы он узнал об этом?
— Паулита, проводите меня домой.
— Идемте.
Немного времени спустя в доме сеньоры Магдалены раздался стук в дверь.
Первым его услышал Педро Хуан, которому не спалось после всех пережитых волнений. Ему пришло к голову, что стук в дверь как-то связан с ночным похищением. Он поспешно вскочил и спустился вниз, чтобы, не дожидаясь привратника, самому открыть дверь.
— Что вы скажете вашей матери? — спросила Паулита молодую девушку. — Откроете ли вы ей глаза на этого бесчестного человека?
— Бог поможет мне скрыть от нее ужасную правду.
Тут дверь открылась, и Хулия вошла, бросив на прощание:
— До завтра.
— Прощайте, — ответила Паулита.
Педро Хуан держал в руках светильник, и Хулия вмиг его узнала.
— Низкий человек! — воскликнула она.
— Ради бога, не выдавайте меня! — ответил дрожащим голосом Педро Хуан.
— Я не способна нанести моей матери этот удар. Скажите ей, будто в дверь стучался посторонний человек. Надеюсь, никто не знает, что ночью меня не было дома?
— Никто.
— Так позаботьтесь, чтобы и матушка об этом не узнала.
Хулия легко взбежала по лестнице наверх, но дверь ее комнаты оказалась на ключе.
В этот момент сеньора Магдалена вышла из своей спальни.
— Что случилось?
— Не знаю, матушка, — ответила Хулия, — я тоже вышла, чтобы посмотреть, в чем дело.
— Ты еще не раздевалась?
— Я молилась.
Тем временем Педро Хуан тоже поднялся наверх.
— Кто стучался? — спросила его сеньора Магдалена.
— Какая-то пьяная женщина пыталась вломиться в дом.
— Ушла она?
— Да.
— Так я ложусь. — И сеньора Магдалена вернулась к себе.
— Дайте ключ, — сказала Хулия.
— Вот он, — ответил Педро Хуан, протягивая ей ключ.
Хулия вошла к себе в спальню и заперла дверь.
XVI. СЛЕД ПОТЕРЯН
Индиано и дон Энрике поспешили к дому, указанному им Москитом, на поиски Хулии. Но ни Хулии, ни Паулиты там уже не было; служанка не смогла сообщить, куда они исчезли.
Быстро светало; уже на бледном небе вырисовывались очертания церковных куполов, колокола ударили к ранней мессе, на улице появились первые прохожие.
— Что делать? — спросил дон Энрике.
— Право, я и сам не знаю, — сказал Индиано. — Вот уж и день настал, просто теряюсь в догадках, куда могла деться Хулия.
— Москита мы теперь не сыщем.
— Да и Паулита едва ли вернется домой, а время летит.