Эта формула, более присущая обряду бракосочетания, заставила Диего фыркнуть. Кнут сурово посмотрел на него, и аббат сделал вид, что закашлялся. Команда хранила молчание, слышно было лишь, как хлопают паруса на слабом ветру и плещутся волны о борт.
— Прекрасно! — капитан сиял, словно на настоящем празднике. — Сеньор аббат, прочтите подобающую молитву.
Диего не был набожным человеком, но всему есть предел. Читать молитву по поводу переименования корабля, которому суждено стать прибежищем шайки пиратов? Он снял шляпу, вышел вперед и принялся по памяти читать из «Галльской войны» Цезаря. Многого он, конечно, не помнил и заполнял пробелы в памяти первыми пришедшими на ум латинскими словами и выражениями. Моряки, обнажив головы, внимали ему с почтением, у некоторых переходившим в благоговейный ужас. Увлекшись, Алонсо стал играть голосом, басить и гнусавить, то растягивать слова, то переходить на скороговорку и вскоре почувствовал, что ему хочется пуститься в пляс, наподобие индейских шаманов. Вокруг него стояли люди, способные зарезать ближнего ради пары медяков, но многие из них крестились, слушая эту ахинею. Диего поторопился закончить, боясь рассмеяться. И в тот момент, когда Диего произнес «amen», он увидел пристроившегося позади других Фламеля. Алонсо совершенно забыл про него, а ведь дурачок Фламель был единственным, кто наверняка понял каждое слово. Теперь француз улыбался и даже, кажется, подмигнул аббату.
— Я закончил! — сообщил капитану Алонсо, отчего-то смутившись.
— И я закончил! — в тон ему ответил О’Лири и окатил мостик водой. — Теперь пора всем выпить по чарке рома за здоровье нашего корабля!
Вот тут уже начался праздник для всех. Только что испуганно крестившиеся душегубы с веселыми проклятиями побежали за бочонком всей гурьбой, а во время выкатывания его на палубу даже слегка подрались. Боцман быстро восстановил спокойствие и поднес капитану и судовладельцу по стаканчику.
— Пейте, Диего, и не смейте морщиться! — строго сказал О’Лири. — Я сейчас отдам пару распоряжений и приду в мою каюту. Ждите меня там.
— С какой целью, позвольте спросить? — Алонсо, не любивший, чтобы им командовали, вскинул голову. — Желаете поговорить?
— Давно желаю. — Ирландец смотрел на него очень серьезно, в голосе зазвучали стальные, капитанские нотки. — С этой минуты командую я. И я желаю кое-что знать. Ступайте в каюту, или вас отведут туда.
Диего побледнел от гнева, но сдержался. А что ему оставалось? Корабль вышел в море, и теперь капитан имел полную власть над всеми находившимися на борту. Члены команды хотя бы были защищены своим странным договором и обычаями берегового братства, а вот Алонсо оставался чужаком. Тот факт, что «Монморанси» юридически принадлежал ему, не играл теперь никакой роли. Он залпом опрокинул в себя обжигающий напиток, круто развернулся на каблуках и отправился к кормовой надстройке.
О’Лири подчеркнуто произнес «моя каюта». Иметь свое личное помещение — одна из священных привилегий пиратского капитана. Но добродушный, улыбчивый Джеймс любезно пригласил Алонсо разделить с ним жилище. Тогда он говорил «наша каюта», но все изменилось в один миг. Диего вошел, затворил за собой дверь и быстро проверил пистолеты. Если он настолько ошибался в ирландце, если Джеймс готов прикончить его прямо сейчас, то Диего обречен. Но прежде, чем тело незадачливого судовладельца выкинут за борт, команде «Монморанси» придется искать себе нового капитана.
Капитан Джеймс не заставил себя долго ждать и вошел спустя несколько минут. Он осторожно, стараясь не помять великолепный плюмаж, снял шляпу и присел за большой стол, заваленный старыми, рваными картами. Алонсо, уже сидевший за тем же столом, вопросительно посмотрел на него.
— Что, амиго, готовы взяться за пистолеты? — усмехнулся О’Лири. — Не советую — дыма много. Один выстрел, и вам меня уже не разглядеть. И если промахнетесь… А еще пистолет может дать осечку. Сталь надежнее.
Словно по волшебству в руке ирландца оказался длинный, изогнутый нож, который он с силой вонзил в стол. Диего не дрогнул — вот уж в эти игры он играть умел.
— Джеймс, я не благовоспитанный мальчик из хорошей семьи. Мои пистолеты не дают осечки, и один из них прямо сейчас под столом смотрит вам в живот. Я знаю, с кем имею дело.
— Вот оно что? — О’Лири рассмеялся. — А как же вы в аббаты угодили, если не врете?
— Вы про это со мной так хотели поговорить?
— Нет, о другом…
Поразмыслив, Джеймс встал и достал из шкафа бутылку вина.
— Выпьем, за дружбу и взаимопонимание. Только не забывайте, Диего, капитан здесь я.
— Я это помню. — Алонсо пододвинул стакан. — Спрашивайте, капитан.
— Мои люди проверили ваши вещи и даже ваши карманы, — спокойно сообщил О’Лири, наливая вино. — Вы потратили все ваши деньги на корабль и снаряжение. А приехали сюда с такой суммой, что ее хватило бы на безбедное существование и в Европе.
— Я не любитель безбедного существования, — жестко ответил Алонсо. — Я не боюсь отказать себе во многом ради того, чтобы однажды ни в чем себе не отказать.
— Эк вы завернули! — опять засмеялся капитан. — Сразу видно образованного человека. Судя по тому, как вы чесали по латыни, учились в семинарии? Или где-то еще?
— Джеймс, спрашивайте наконец о том, что вам действительно интересно.
Капитан отсалютовал стаканом собеседнику и не спеша, с удовольствием осушил его.
— Вы имели деньги, но потратили их на снаряжение корабля. Вы не дурак и понимаете, какой это риск. Но вы ведете нас ловить чертов «Ла Навидад», хотя его может не оказаться у Флориды.
— Я же говорил: в протоколах инквизиции я нашел подтверждение легенды! — напомнил аббат. — Да и дьявол с ней, с легендой, я видел серьезные документы. Это странно? Да, но что нам за дело? Я уверен, что «Ла Навидад» уже идет сюда с севера и стоило бы поспешить!
— Кнут все сделает, — отмахнулся Джеймс. — Но риск, сеньор Диего, риск! В конце концов, в море много дорог. Мы можем просто разминуться с «Ла Навидад». Вам могут выпустить кишки прямо сейчас, чтобы спокойно владеть кораблем. Наконец, на «Ла Навидад» может оказаться маловато золота, и ваша двойная доля не окупит затрат. Но вы упрямо лезете вперед. Почему? Я должен это знать, Диего, потому что не люблю играть втемную. Давайте заключим нашу личную сделку: вы откровенны со мной, только по-настоящему откровенны, а я обещаю сохранить вашу тайну.
— Вы сохраните тайну и поклянетесь защищать меня от ваших головорезов, — выдвинул свои условия Алонсо, допил вино и поставил стакан перед капитаном. — Налейте еще, славное вино.
— Купленное на ваши денежки! — весело напомнил Джеймс и наполнил стаканы. — Пейте на здоровье. И… Я согласен, если вы свою часть сделки выполните. Полная откровенность, Диего, полная. Это на берегу можно было юлить, а теперь — только так, как я сказал. Не лгите капитану. Иначе это плохо кончится, обещаю.
— Страшный вы человек, капитан О’Лири, — не удержался от иронии Алонсо, который с трудом сдерживал желание поставить наглеца на место. Но арагонец знал слабые черты своего характера и в который раз сдержался. — Хорошо, капитан, слушайте. Я действительно закончил семинарию, это было условием моего отца. Иначе я перестал бы получать содержание. Но строить карьеру духовного лица мне не хотелось, в юности я мечтал стать солдатом, мечом взять и славу, и богатство. Поэтому водил дружбу с офицерами. Мне помогли, и я оказался в действующей армии. Мы отправились воевать с маврами, в пустыню. Знаете, как себя чувствует человек, когда ветер вторую неделю несет из Сахары раскаленный песок, а воды дают… Ну, вот по такому стакану в день. Вода гнилая, она ужасно воняет, но если ее не пить — не доживешь до вечера.
— Я моряк, — напомнил ирландец. — Я знаю, что такое жажда, и что такое гнилая вода, тоже знаю. Может быть, перейдете к делу?
— Вы хотели откровенности? Слушайте. — Диего твердо знал: чем больше человек о тебе знает, тем больше волей-неволей к тебе располагается. Так устроены люди. — Я разочаровался. Командиры наши жили совершенно иначе, а договоров, подобных вашему, никто не заключал. Мавры нападали по ночам, нас становилось все меньше, помощь никак не приходила… Случился бунт. Потом — долгая дорога домой. Большинство моих товарищей угодили в рабство или погибли, а всего из трех тысяч в Испанию вернулись пятеро. И тогда я поклялся, что больше никогда не буду служить. Поклялся, что всегда стану действовать только в своих интересах.