Молодой тростник вымахал в рост человека, во второй раз зацвела вода, усыпанная пыльцой пшеницы и ржи, и над всем мелководным царством Меларена, словно в теплице, поднимался теплый, влажный парок. «Роза ветров» стояла на якоре неподалеку от маленького городка на северном берегу озера.
Посреди бело-розовых островков цветущего тростника и коричневых сигар камыша стоял Эрик и мастерил тростниковые кораблики. Их была уже целая флотилия, они плыли по залитому солнцем фарватеру, испещренному бутылочно-коричневыми, стоявшими торчком цветочными початками рдеста пронзеннолистого. На каждом корабле у руля стоял муравей.
— Колумб в Саргассовом море, — сказал, зевнув, Георг, когда храбрая армада увязла в облаке розовых цветов водяной заразы[53].
— Нет, это военные корабли! — закричал Эрик. — Ой, надвигается шторм! «Славный» перевернулся! Ура, капитан спасся, перебрался на борт «Храброго». Ура! «Храбрый» пришел первым! «Храбрый» пришел первым!
Фабиан приподнялся на локте и швырнул камень.
— Из крепости дали пушечный залп! — закричал он и засмеялся, когда «Храбрый» перевернулся.
— Да, мы получили приказ уничтожить весь флот! — воскликнул Эрик и тоже стал бросать камни, размахиваясь изо всех сил.
Когда, наконец, флот был потоплен, он начал раздеваться. Эрика одевали на особый манер. Все на нем было какое-то девчоночье — чулки на резинках и тому подобное, только напяленное кое-как, застегнутое булавками. Кожа белая, сам пухленький, ручки и ножки маленькие, аккуратные.
Георг лежал, раскинув ноги, и вертел в руках цветок дербенника. Теплый, словно парное молоко, ветерок обдавал его голое тело. Он был худой и загорелый, как мулат. Как старший на младшего, глядел Георг на Эрика, который, зайдя в воду по колено, визжал от восторга.
— Да ты настоящая девчонка, — пробормотал Георг, поднимаясь, и нырнул прямо с камня.
Фабиан вошел в воду, ворча и жалуясь, что ему холодно. Но стоило ему окунуться, как он стал брызгать на Эрика. Тот завизжал, бросился в сторону, плюхнулся в воду вниз лицом и порезался осокой.
Они плавали наперегонки, делали сальто в воздухе, ныряли с камней, плавали «по-собачьи» и «по-индейски». Потом цеплялись за борт «Розы ветров» и отдыхали в теплой, искрившейся под солнцем воде.
Георг меж тем заплыл далеко вглубь залива. Он наслаждался, глядя, как руки его вспахивают ровную сверкающую гладь и чувствуя, как прохладная озерная вода ласкает, журча, шею и плечи. Ледяным холодом тянуло порой из какого-то подводного родника, и тогда резкая судорога сводила живот. С чувством сладостного ужаса ощущал он под собой молчаливую, таинственную бездну.
Перевернувшись, он поплыл на спине.
Над его головой, рассекая воздух крыльями, пронеслись три лебедя, белые, тяжелые… Они сели на маленьком круглом островке, зеленым фонтаном вздымающемся над водной гладью. Георгу и вправду казалось, будто какая-то чудовищная сила выбрасывает струи зелени из озерной глуби навстречу жаркому ливню солнечного света. Посреди островка могуче высилась рослая одинокая ель, ее окружали искристой пеной молодые белоствольные березки.
В теплой зеркальной воде трепетно отражались берега. Георг закрыл глаза.
Ему виделось, будто его гибкие, прозрачно-зеленые руки обнимают вселенную, и он проникает в самую ее суть, сливается с ней в единое целое.
Забывшись, он сделал неверное движение и с головой погрузился в воду. Вынырнув, он лихорадочно заработал руками и быстро поплыл к берегу, к Эрику и Фабиану.
Когда он лежал рядом с ними, подставляя солнцу свое тело, его не оставляло чувство, будто он каким-то чудом избежал страшной опасности. Здесь, на берегу, было куда надежнее и не менее прекрасно.
Он лежал на гладком прогретом валуне, а солнце, накаляясь, пропекало его насквозь, как пропекает хлеб в печи. Стоило ему зажмуриться, и он видел, как его кровь, горячая и алая, пульсирует под сомкнутыми веками. Ну и чудно! Неужто по всему телу течет в жилах такая кровь — сверкающая, светло-алая… Он слышал, как она стучит в ушах… казалось, будто ветер шумит в лесу — нежно, таинственно, далеко-далеко отсюда…
Он лежал и слушал, слушал без конца, и все пережитое уносилось с горячим током крови. Он позабыл все: и кто он такой, и свои приключения, и угрызения совести, и глаза Фабиана, и драку. Все было так просто и ясно. Целых две недели стояла прекрасная погода, какая бывает лишь в середине лета. Утренние купанья в сине-серебряных заливах! Долгие, окутанные голубоватой дымкой дни, когда мальчики голышом торчали на палубе! Легкие дуновения ароматного ветерка из садов над водой! Сенокос, пение косилок и вытянутые в линейку полосы стогов на откосах. Прохладные, тихие ночи, долгий сон без сновидений!