Так впервые в жизни Василий, знавший только военное дело, уставы и топографию, понял что такое учёныйпрактик, знаток золота, и зауважал Вольдемара Альфредовича ещё больше.
В. А. Овручев написал заключение; естественно, о стрельбе золотом в забой не упомянул, но реальную ситуацию с малыми содержаниями и низкой пробностью металла изложил весьма детально и обоснованно. Отчёт сдали заказчику и стали собираться на другое месторождение. У Овручева всегда было много работы. Василий в своей каморке, которую он снимал у старичка, звонаря местной церкви, вынес на свою особую карту и место прииска, и шахты, а также ручей Порожистый. Он тогда ещё не знал, что на эту карту через несколько лет лягут совсем другие знаки — знаки золотых кладов из иной его жизни.
Скелет человека и самородок золота
(Из воспоминаний старца Василия)
Однажды Константин Демьянович, будучи в хорошем расположении духа, заглянул в светёлку старца Василия. Слуга оставил в прихожей поднос с аглицким портвейном и шустовским коньяком, лёгкой закуской и удалился, закрыв дверь.
— А что, Василий Авенирович, побалуй меня какойнибудь историей из твоей беспокойной жизни.
— Истории, истории, — проворчал Василий и заключил, — это не истории, это точки, либо запятые в жизни, и без них она становится бессмыслицей.
— Ты у меня философ, но всё же.
Поудобней устроившись в плетёных креслах, каждый налил себе из бутылки: старец — портвейну, а хозяин — шустовского. Со значением выпили и Василий начал рассказывать:
— Вблизи прииска «Василиса», что в Баргузинском округе, лазили по тайге двое ушедших с частного прииска вольных старателей.
Ушли не просто, а по слову бывалого человека, который отходил в мир иной по причине обвала в шурфе, который его сильно помял и искалечил. Так вот, умирающий поведал, что в верстах двадцати от их прииска есть ложок, открывающийся в речку Гремячиху ниже впадения в неё ручья Евражки, где якобы этот человек поднял самородок золота весом полтора фунта, 20 золотников и 18 долей[10] и в тот же день в желтовато-серой вязкой глине его напарник поднял самородок необычного чёрного цвета с поверхности, вес которого был два фунта с третью, 63 золотника и 55 долей[11]. Оставаться работать в этом месте они не могли, так как кончились продукты и наступала зима, а до посёлка было около 560 вёрст по реке, а потом безлюдной тайгой. Добрался до посёлка он один, товарищ заболел в дороге и умер от испанки.
На этот прииск он подрядился единственно с тем, чтобы в какой-то момент сбежать в это место. Обидно умирать, зная, что рядом есть «бешеное золото». Далее он сказал, что если они побожатся, что третью часть вырученного за золото передадут его жене в посёлке, то он сообщит им надёжную примету этого места, где были подняты самородки. Они побожились, поцеловали крестик, и умирающий слабым голосом, почти шёпотом, сказал о двух кривых лиственницах, сросшихся навроде креста и стоящих над склоном лога. С тем он и отошёл.
Мужички по природе своей болели золотничным фортом и ради заработка и блеска металла готовы были сейчас же отправиться на поиски счастливого места. Однако, подумав, решили сначала запастись провизией, спичками и ружейным припасом, а уж потом в путь. Люди они были вольные, подрядились в артель за долю в золоте и даже вложили кое-какие деньги в снаряжение каравана, доставившего сюда всё необходимое как для работы, так и для жизни. Прииск строился весной, а летом уже в полную силу мылось золото. Они заявили об уходе, получили остатки своей доли продуктами и ушли в тайгу, не сказавшись куда.
На Гремячиху они вышли через четыре дня, ещё неделя ушла на поиски нужного ручья и ещё через пару дней они нашли нужный по примете лог. В тот же день обнаружили в борту лога у его днища яму, где, по-видимому, старались предшественники. Была середина августа, днём жарко, а по ночам уже появлялся иней на траве. Ночью холодало. Из вбитых кольев и дёрна соорудили балаган навроде якутского тордоха, сложили из камней кострище внутри для обогреву по-курному и начали работать каждый в своей яме.