Я повернулся и побежал, надеясь, что смогу ускользнуть от ужасных клешней раньше, чем чудовище будет остановлено канатом. Только это я мог сделать. Я издал вздох облегчения, когда увидел, что огромное тело перевернулось на спину под действием натянувшегося в струнку каната, но отвратительное рычание последовало за этим и заставило меня похолодеть. Мое торжество не было продолжительным, так как я понял, что, когда чудовище перевернется обратно на ноги, оно схватит другой клешней канат и перекусит его парой колоссальных консервных ножей, а затем снова окажется рядом, но на этот раз оно не будет ползти.
Мое пребывание на Венере обещало быть коротким, но вдруг дверь в дереве отворилась и три человека выпрыгнули на мостик как раз позади атакующего меня страшилища. Первый из них швырнул короткий тяжелый дротик, который глубоко погрузился в спину разъяренного зверя. Мгновенно чудовище остановилось, повернулось к новым, более опасным врагам, и, когда в грудь его вонзились еще два больших дротика, брошенных товарищами первого, чудовище, издав последнее, леденящее душу рычание, шлепнулось вверх ногами мертвым.
Затем старший из моих спасителей подошел ко мне. В слабом свечении леса он, казалось, не отличался от человека Земли. Он направил острие огромного обоюдоострого меча в мое бренное тело. За его спиной стояли двое других, каждый — с обнаженным мечом.
Первый человек обратился ко мне суровым командирским голосом, но я покачал головой, показывая жестом, что не понимаю его. Затем он нажал острием оружия на мой комбинезон в районе желудка и уколол. Я отступил. Он подходил и колол снова, а я отступал вдоль мостков. Затем подошли двое других, и все вместе сбили меня с ног, видимо, чтобы рассмотреть. Одновременно они болтали между собой.
Теперь я мог видеть их лучше. Ростом они были примерно с меня и внешне напоминали людей. Только одно бросалось в глаза — они были почти нагими, носили только набедренные повязки и пояса, поддерживающие ножны мечей. Кожа их казалась много темней моей, но не так темна, как у негров, а их лица были спокойны и красивы.
Несколько раз то один, то другой обращались ко мне, и я всегда отвечал, что не понимаю их. В конце концов, после долгих дискуссий один из них вошел в отверстие в дереве, и мгновение позже через дверной проем я увидел освещенную комнату; затем один из двух оставшихся указал мне на дверь, подтолкнув меня.
Понимая, чего он желает, я шагнул вперед, а когда проходил мимо них, они приставили острия мечей к моему телу, не оставив мне возможности выбора. Еще один человек ждал меня в центре вырубленной в огромном дереве обширной комнаты. Далее виднелись еще одни двери, несомненно, ведущие из этой комнаты в другие помещения. В комнате стояли столы и кресла, стены были украшены резьбой и окрашены, на полу лежал ковер, от маленького сосуда, висящего под потолком, исходил мягкий свет. Он освещал все так ярко, как мог бы освещать солнечный свет из открытого окна, но ослепляющего блеска не было.
Последний из оставшихся на мостках человек вошел и закрыл дверь, которая запиралась устройством, неясным мне в то время, затем один из них указал на кресло и подтолкнул меня к нему, чтобы я сел. В ярком свете от сосуда они осматривали меня, а я — их. Моя одежда, по-видимому, потрясла их больше всего: они обсуждали материал, его фактуру, покрой моего костюма, если, конечно, я мог правильно судить об этом по их жестам и интонациям.
Найдя, что в шерстяном комбинезоне нестерпимо жарко, я снял его, затем пиджак и рубашку. Каждый вновь снятый предмет увеличивал их любопытство и оживленно комментировался. Светлая кожа и белокурые волосы так же привлекли их внимание.
Вскоре один из них вышел из комнаты, и пока он отсутствовал, другой убрал различные предметы, лежавшие на столе. Они показались мне похожими на книги в кожаных переплетах. Было также несколько безделушек и кинжал в красивых ножнах.
Человек, выходивший из комнаты, вернулся, принес еду и питье. Все принесенное он поставил на стол, знаками все трое показали, что я могу есть. Это были фрукты и орехи в гладко отполированных деревянных чашах; нечто, принятое мною за хлеб, лежало на золотой тарелке; серебряный кувшин был наполнен чем-то, напоминавшим мед. Высокий изящный керамический кубок прелестного голубого оттенка содержал белесую жидкость, похожую на молоко. Посуда, вещи, а также обстановка комнаты говорили о культуре, утонченности и хорошем вкусе, несовместимых с первобытной одеждой их владельцев.