Погоня за «Яаном» увела нас с прежнего курса, и теперь, как только мы повернули к острову Вепайя, справа во мгле появилась смутная громада земли. Можно лишь гадать о том, какие тайны скрывались там, какие странные чудовища и люди населяли неведомую землю, подлинную «терра инкогнита», которая простиралась далеко от Страбола и занимала всю экваториальную область Венеры. Чтобы хоть как-то удовлетворить свое любопытство, направился в штурманскую будку и определил, насколько это возможно сделать без точных измерений, наше положение. Мы находились близ побережья Нубола. Я припомнил, что Данус упоминал об этой стране, но что он говорил, не мог вспомнить.
Обдумывая ситуацию, я вышел на верхнюю палубу башни и долго стоял там, глядя на волшебно светящиеся воды ночного Амтора и на таинственный Нубол. Ветер крепчал и вскоре почти достиг силы ситорна — первого ветра, с которым я познакомился со времени прибытия на Венеру; начали вздыматься тяжелые валы, но корабль был надежен, а офицеры опытны. Тут мне пришло в голову, что шторма могут испугаться женщины, и я сразу же подумал о Дуаре. Возможно, она тоже напугана.
Даже отсутствие повода является хорошим поводом для мужчины, желающего встретиться с предметом своего увлечения. Но сейчас для встречи имелась очень веская причина, и Дуара должна признать, что предлог продиктован заботой о ее самочувствии. Вот почему я спустился по трапу на вторую палубу с намерением посвистеть у двери Дуары, но так как мой путь шел мимо каюты Вилора, я решил заодно взглянуть на своего пленника.
Ответом на мой сигнал было минутное молчание. Затем Вилор пригласил меня войти. Шагнув внутрь, я был поражен: рядом с Муско и Вилором сидел анган. Замешательство Вилора было очевидным, Муско побледнел, а человек-птица дрожал от страха. Для людей высшей расы общение с кланганами было довольно необычно, может быть, поэтому они были в замешательстве. Как бы там ни было, я был рассержен. Положение вепайцев на борту «Софала» оставалось весьма деликатным и полностью зависело от того, насколько достойно мы сумеем выглядеть в глазах торийцев. В нашей команде их было большинство, и они свысока смотрели на вепайцев, невзирая на все усилия офицеров.
— Твоя каюта дальше, — сказал я ангану, — что ты здесь делаешь?
— Это не его вина, — стал оправдываться Вилор, когда человек-птица вышел — Оказывается, Муско никогда не видел ангана, и я позволил ему удовлетворить любопытство. Извини, в произошедшем виноват только я.
— Это несколько меняет дело, но думаю, что пленный мог бы посмотреть на кланганов на палубе, когда они там.
Обменявшись еще несколькими фразами с Вилором, я оставил его вместе с пленником и двинулся к следующей каюте, в которой помещалась Дуара, и эпизод с анганом забылся почти мгновенно, освободив в моем сознании место для более приятных мыслей.
В каюте Дуары горел свет, и я просвистел перед дверью, гадая, пригласит она меня войти или откажется принять. Сначала ответа не было, и я уже решил, что Дуара не желает меня видеть, как вдруг услышал ее мягкий голос, приглашающий войти.
— Ты очень настойчив, — заметила она, но в голосе слышалось куда меньше неудовольствия, чем во время последнего разговора.
— Зашел узнать, не опасаетесь ли вы шторма, и хочу успокоить, что опасности нет!
— Я не боюсь, — пожала плечами Дуара. — Это все, что ты хочешь сказать?
Такой ответ был очень похож на просьбу удалиться.
— Нет, не только.
Она подняла брови:
— Что же еще? Не то ли, что я уже слышала?
— Возможно, — согласился я.
— Не надо, — она предостерегающе подняла руку.
Я подошел ближе.
— Посмотрите на меня, Дуара, раскройте свои глаза и посмотрите, и потом скажите мне, что вам не нравится мое объяснение в любви!
Ее глаза опустились.
— Я не должна слушать, — прошептала она и приподнялась, должно быть, желая уйти.
Опьянев от любви, разгоряченный ее присутствием, я схватил ее за руку, притянул к себе и покрыл ее губы поцелуями. Внезапно она с усилием отстранилась, и я увидел в ее руке кинжал.
— Вы правы, — с горечью произнес я. — Всего один удар! Я совершил непростительное! Единственное извинение — моя любовь, она сметает разум и гордость!
Ее кинжал дрожал.
— Не могу! — воскликнула она и выбежала.
Я вернулся в свою каюту, кляня себя за грубость и опрометчивость. Не могу понять, как решился я на такой поступок? Кляня себя, в то же время не мог забыть ее губы, нежные и горячие. — Сознаюсь, раскаяния в моих мыслях было маловато.
Лежа на койке, я долго не мог заснуть, думая о Дуаре, вспоминая все, что произошло между нами. В ее возгласе: «Я не должна слушать!» — таился какой-то скрытый смысл. Она не приказала меня убить и сама этого не сделала. Ее «Не могу!» прозвучало почти объяснением в любви. Разум твердил, что я безумен, но такое безумие было полно радости.