...Громкое бурление из живота девицы донеслось до ушей ката и его подручного.
– Глянь, Силыч, а у ней чрево-то уж округлилось. И без того добрая девка, а сейчас ещё раздобрела!
– Погоди, скоро и не то станется... Странно, давно уж пора ей опростаться, нет, сидит, зажалась.
Алеся действительно изо всех сил зажималась внизу – ей была непереносима сама мысль о том, что сейчас она окончательно опозорится. В животе крутил настоящий водоворот, он урчал и булькал, словно в чреве у неё водило хоровод множество гадких бесенят. Боль давила и распирала, и чтобы её унять, оставалось только чуть-чуть расслабиться. Но стыд был сильнее боли, и Алеся постанывала. По лицу её текли крупные капли пота.
В дверь бани заколотили снаружи.
– Отворяйте, – послышался знакомый голос стрельца. – Тесто доставили.
Ероха подскочил к двери и принял у двух мужиков увесистую кадку. Затем заперся изнутри и вновь уселся у ног Косьмы. Тот продолжил:
– При Брячеславе уже сила татарская основательно пошатнулась, но народ наш по-прежнему стонал под басурманским игом, – говорил Силыч. – Сборщиками ясака назначали бывых воевод или начальников стражи, их называли «бабай-ага», что по-нашему «дедушка». Люди эти были битые, злые и безжалостные, ими непослушных детей по сей день пугают.
– Ну знаю, мамка так меньшому и сказывает: не будешь старших слушаться, придёт бабай-ага, унесёт в лес и сожрёт, на твоих костях покатается...
– И ты не перебивай, когда старший говорит...– Косьма прокашлялся, прислушался к стонам Алеси и бурлежу в её чреве. – Поди-ка, Ероха, дай ей тумака в пупок, да посильнее. А то ведь тесто ждать не станет.
Подручный поднялся, подошёл к связанной девице и, коротко приметившись, врезал ей кулаком в живот. А кулак, надо сказать, у Ерохи был что твой молот. У Алеси перехватило дыхание, от невыносимой боли слёзы брызнули из глаз. Но книзу она тотчас расслабилась, сама того не желая, и в поганый ушат немедля потекла зловонная жижа.
– Зря дверь запер, – проворчал Силыч. – Поди-ка, приоткрой... Ну вот, прошлись сборщики ясака по дворам, получили шиш да маленько, нажаловались старшему. Он явился ко двору Брячеслава, а тот возьми и выстави татарина вон. Будь это пятью-десятью годами позднее, бабай соплями-то умылся бы, да и не возвращался более. Но наутро к мятежному князю прибыл отряд в три дюжины вооружённых всадников...
Худо и стыдно было Алесе. Она позорно опросталась при чужих мужчинах, такого прежде даже представить невозможно было. Как она потом в глаза людям будет смотреть?.. Нет, наверное, уже не будет. Видимо, её действительно сейчас убьют. Мёртвые ж сраму не имут. Холодной чернотой залило сердце.
– Ероха! – позвал Косьма. – Вынеси парашу на двор, потом тащи бычий рог, кожаный куль и туесок с маслом. Ну, разумеешь ведь, что нужно в таких случаях?
– Знамо дело, Силыч!
Подручный споро выполнил распоряжения своего мастера, остановился возле стульчака, на котором так и сидела привязанная Алеся. Она не плакала, голубые её глаза были полны ужаса.
– Валим на пол...– произнёс Косьма.
Палачи уложили стульчак спинкою вниз. Через дырку были хорошо видны все срамные места несчастной девки – даже Силычу стало вдруг её жалко. Ить впрямь невиновна, просто запугали её псы-опричники... Но работа есть работа. Кат зачерпнул длинной узкой ложкой масло, щедро оросил заднее отверстие Алеси, пропустил ту ложку глубоко внутрь. Стряпуха закричала, забилась.
– Тихо ты! – прикрикнул Косьма. И, обратившись к Ерохе: – Наполняй мешок тестом!
Занятие требовало известной сноровки. В куль навалили треть теста из кадки, надёжно примотали к нему высверленный прямой бычий рог. Затем Косьма умастил маслом тот рог и направил аккуратно спиленное остриё Алесе в зад.
– Будешь зажиматься – ножом дырку расковыряю! – пригрозил кат.
Угроза возымела действие. Алеся, хоть и визжала от боли, но позволила бычьему рогу войти внутрь себя.
Кат вновь повернулся к подручному:
– Теперь дави всей силой! Только не прыгай, чтоб наружу ничего не полезло!
Ероха навалился на куль. Полужидкое тесто под его весом медленно через горловину рога поползло в нутро лежащей на спине девушки. Алеся даже перестала дышать от дикого страха и невероятного, невозможного ощущения. Ей показалось, что в неё вползает нечто чудовищное, бесовской природы, коей нет названия на этом свете. Тесто медленно заполняло девичьи кишки, поднимаясь всё выше по чреву, раздувая его и делая живот упругим. Но боль пока не пришла, были только страх и ощущение полного, невыносимого позора. Тесто из куля палачи выдавили примерно за три четверти часа и решили передохнуть пяток минут.