– Нехристи разорили терем Брячеслава, выгнали его семейство и людей наружу. Для устрашения порубили троих слуг, остальных повязали. А старшую дочь предали лютой казни...
Косьма задумался.
– Ну, говори далее!
– Так, потом скажу. Цепляй второй куль. Девка заскучала.
Следующий мешок того же объёма начал понемногу опустошаться под весом Ерохи. Алеся страшно кричала, умоляя прекратить ужасные муки. Её живот раздулся и округлился, словно у бабы на сносях. Девушке показалось, что она сейчас лопнет. Начались кишечные колики – будто бесы во чреве затеяли дикую пляску и принялись тыкать своими заострёнными пиками во все стороны. И это была только половина кадки! Алеся попыталась понатужиться, чтобы её нутро выдавило тесто обратно. Косьма, однако же, это заметил и снова пригрозил кочергой. Покамест эта угроза ещё могла возыметь некоторое действие.
Опорожнив второй куль, Силыч велел подручному подкинуть дров в печь, дабы та хорошенько разогрелась. Сам же проследил за положением вьюшки, чтобы жар не был излишним, и девка не обожглась потом в устье. Этого сейчас ни в коем разе не требовалось.
Когда же Алеся увидела, как Косьма и Ероха наполняют третий мешок, её просто оставили силы. О, если бы ещё она могла лишиться чувств! Но нет – чувства как раз её не хотели оставлять, и девушка равно явственно ощущала и боль в срамном отверстии от бычьего рога, и боль, заполнившую весь её живот страшным распиранием. Молодуха подвывала, дёргаясь всем телом. Ступни её ног были в постоянном движении, будто девка пыталась бежать. Через час, когда и третий мешок опустел, Алеся уже выглядела не просто как баба на сносях, а словно готовая рожать по меньшей мере тройню. И то право – ведь немало полпуда сдобного теста скрывалось в девичьем чреве!
– Теперь давай, Ероха, возьми тряпицу, хорошенько вымочи её в масле и затолкай в дырку, да поглубже. И чтоб без суеты и спешки.
– Так прежде, Силыч, ты ж сам такое делал...
– А ты, Ероха, до седых волос у меня в подручных бегать собрался? Ныне трудами опричников для нас дел только прибавляется, пора тебе самому мастером заплечным становиться, а нам – третьего юнца звать подручным... Делай, что велено, лодырь!
Ероха вооружился узкой ложкой и, как было сказано, ввёл с её помощью промасленную тряпицу туда, откуда только что вынул бычий рог. На нём краснело малость крови, но на это уже можно было и не обращать внимания. Алеся тяжко вздыхала, её стоны, казалось, могли разжалобить и самого Сатану. Косьма покосился на помощника. Ишь ты, а ведь сопляку по нраву это занятие!
– Подопри теперь шишкой, – велел кат.
Подручный взял большую еловую шишку и вогнал её хвостовою частью вперёд, словно пробку. Отныне девке уже никогда в жизни не доведётся самой опростаться, даже если случится вдруг чудо, и прибежит гонец с грамотой о помиловании.
Ероха разрезал ремни, освобождая Алесю от стульчака. Та почти без сил словно бы растеклась, лёжа на спине и чуть расшарашив ноги. Светло-русая коса распустилась, волосы разметались по грязному дощатому полу. Руки девушки обхватили огромный живот. Она охала и причитала, будучи в полном ужасе от такого зрелища и от сильнейших болей, рвущих нутро.
Устье печи было изрядным – длиннее двух аршин[1] в глубину. Сложили ту печь данным образом неслучайно: мало ли какую расправу чинить доведётся... Пока Ероха выгребал из устья золу и угли, то подумал, что зело прав Силыч – ещё один подручный на подобные дела будет совсем не лишним... Он косился на стонущую девку, которая сучила по полу ногами и обнимала вздутое брюхо... Вот бы Силыч отправился на зады, да по большой нужде...
– Тесто уже и без того подходит, – сказал Косьма, деловито пощупав натянутую кожу на животе Алеси. – В нутре ейном зело тепло, но всё равно надо поддать жару слегка.
– Да понятно уж, чего там...– Ероха чихнул, вытер кулаком сопли.
Рука его была черна от сажи, на рябой харе появились кривые усы. Косьма хохотнул.
– Поди рожу-то отмой, срамник!
– Ладно... Да это, Силыч, надобеть до ветру пройтись...
– А давай. Я следом, ежели что.
Вернувшись, подручный убедился, что Косьма времени не терял. Кат достал перину, довольно замызганную, и ещё пару ремней.
– Пока я хожу, засунь перину в печь.
Ероха насилу дождался, когда Силыч уйдёт. Едва тот ступил за порог, подручный мигом скинул портки, подскочил к стонущей Алесе. Елда его браво торчала вперёд, изнемогая от похоти.
Одно плохо – а ить не девка она уже, – мелькнуло в голове Ерохи, когда он погрузил своё орудие на всю глубину. – Но ничего, зато как стонет, аж до мурашек пробирает.