– Нет!
Я падаю на спину – Мария и Клара не выдержали и отпустили меня. Не помня себя, подскакиваю и с рычанием бросаюсь на Дану. Спичка падает и гаснет.
Мы с визгом катаемся по земле, среди жухлой травы и вязких лужиц. Ее пламенное оранжевое пальто все в глине. Мы словно две подзаборные кошки: шипим, плюемся и царапаемся. Я не вижу никого, кроме Даны. Ненавижу! Удары сыплются один за другим. Лоб саднит, и наливается тяжестью веко. Мне удается прижать Данку к земле. Ее волосы перемазаны жидкой грязью. Она целится ногтями мне в глаза. Наконец я догадываюсь придавить руки Даны коленками и с размаху бью кулаком в скулу. Она глухо ойкает и пытается по-змеиному выползти из-под меня. Но я уже переступила грань.
– Сука! – Я обрушиваю кулак снова, уже левый. – Бешеная сука! Ведьма кривоглазая! Убью!
Ее боль звонким эхом отзывается в моих костяшках. И впору бы повалиться рядом, баюкая раненые руки, но мне слишком нравится смотреть, как она разевает рот и корчится. Мне жарко, радостно и сладко как никогда в жизни.
Что‑то вздергивает меня в воздух, но я не желаю отрываться от Даны. Молочу ногами, пытаясь достать ее еще хоть раз:
– Чтоб ты сдохла!
Данка сжимается в комочек и плачет. К ней бросаются Мария и Клара.
– Ты как? Дануся, твое лицо! – лепечут они наперебой.
– Пустите!
– Магдалена, я рекомендую вам немедленно успокоиться!
Мужской голос отрезвляет меня быстрее ведра холодной воды. Меня охватывает оцепенение, а затем силы, которыми горел каждый мускул, оставляют тело, выветриваясь паром с кожи. Так уголек, остывая, покрывается серой золой.
Пан Лозинский осторожно ставит меня на землю и тут же устремляется к скулящей Дане. Она размазывает кровь и грязь по зареванному лицу, девочки гладят ее по слипшимся волосам и сгорбленной спине. От пансиона к нам быстро приближается небольшая процессия. Видимо, доктор опередил их. Замечаю директрису, нашу наставницу Душечку и нескольких пансионерок. И малявку, которую днем оттаскала за ухо.
Пани Ковальская бежит, высоко приподняв строгую юбку и стараясь не запачкать туфли. В другой раз я бы посмеялась. Но у нее такое лицо, что мне не до смеха.
Что же я натворила?! Я напала на одноклассницу, избила ее! Теперь меня вышвырнут вон, и я не получу ни сертификата, ни рекомендательных писем! Меня отправят домой, к матери! Меня никогда не примут в университет!!
Так бывает на границе сна и яви: из-под ног будто уходит ступенька, и все тело содрогается в фантомном падении. Кошмар закончится сейчас. Я проснусь в холодной отсыревшей постели и увижу над собой оскал полуночницы с лицом Каси. Она пришла, чтобы замучить меня до смерти.
– Вставайте, Магдалена! Я устала от ваших диких выходок, – вскрикивает пани Ковальская. – Немедленно поднимайтесь! Ваши родители узнают обо всем! Я позвоню им сегодня же!
– У меня больше нет родителей, – отвечаю я, но никто не слушает.
– Эту в лазарет, а буйную изолировать! – громко распоряжается директриса. – Я не потерплю такого бесстыжего поведения! Сцепились, как торговки! Позор! Вы обе будете сурово наказаны, вплоть до исключения!
Необратимость сделанного камнем давит на сердце. Мне уже наплевать, что со мной станут делать, кому звонить и как наказывать. Я не справилась. Вступила в чужую игру и проигралась в прах. Кто‑то кладет мне руку на плечо и направляет мои шаги.
Вокруг совсем темно. Я и не заметила, как сгустился мрак. Только пряжки на туфлях мелькают перед глазами – левая, правая, левая, правая. Потеряла калоши, дура. Вот кончилась земля, вот ступени, терраса, паркет елочкой. Меня ведут вниз, прямо в грязной обуви и пальто без пуговиц, отпирают передо мной дверь и без церемоний вталкивают в ее зев. Навесной замок щелкает за спиной и со стуком ударяется о дверь, и мне все же удается покинуть этот кошмар.
19 октября 1925 г.
Если прийти под Дверь в ночь, когда луна отворачивается от земли, встать на колени и прижаться к ней грудью, то губы окажутся как раз напротив замочной скважины. А она у черной двери необычная – аккурат посередине. И как только дыхание коснется старой латуни, возможно, ты услышишь шепот с той стороны:
«Зачем пришла, красавица?»
Но если не расслышала такого, все равно не плошай, говори, чего хочется.
Я стою перед Дверью на коленях, и каждый мелкий гвоздик впивается кособокой шляпкой мне в кожу, минуя вязку чулок.
Я по-прежнему в форменном сером пальто с вырванными с мясом пуговицами. С подола хлопьями опадает подсохшая глина.
«Зачем пришла, красавица? Чего хочешь?»
– Хочу все вспять обратить, чтобы ошибок избежать. Чтобы человека сберечь.