Её слишком нервировало ожидание. Ещё сильнее чем то, что зуб на зуб не попадал, а пальцы и уши давно покраснели, и их противно кололо. Горький червячок вины разрушал изнутри, но Анна не позволяла ему показываться на свет как можно дольше. Не перед Хогом уж точно. Он, наверно, убил бы её, если бы узнал, где она и с кем собирается встретиться. На самом деле, она сама бы себя убила за это, потому что встречаться с Филиппом Керреллом было неправильно. Они находились по разные стороны баррикад. Их разделяло столько моральных, идеологических и социальных разногласий. Но судьба упорно сталкивала их вместе, и сопротивляться ей было сложно. Да и не хотелось сопротивляться.
Пока Филипп сильно опаздывал. Анна точно это знала, потому что опоздала сама: слишком долго пришлось ждать, пока все уснут, ворочаясь под покрывалом полуодетой, изображая сон и умоляя небо, чтобы Орел прекратил наконец шуршать на кухне. Главное, чтобы теперь никому не пришло в голову проверить, где она. Хог, мучимый паранойей всё время, что они провели в посёлке, иногда просыпался посреди ночи и обходил дом, двор, выходил на крышу, и всё с раздражающим, нарочито аккуратным скрипом дверей и половиц. Анне не нужны были подозрения, потому что, увы, они были бы обоснованы.
За спиной хрустнула ветка, и Анна обернулась, посылая Филиппу полный ярости взгляд.
— Ты опоздал! — прорычала она, обхватывая себя руками. — Я околела, пока ждала тебя!
— Я мог бы вообще не прийти, — пожал плечами Филипп. — Покинуть крепость не так-то просто. Но это слишком слабое оправдание, правда? Ты бы подумала, что я струсил.
Он просительно поднял бровь. Анна закатила глаза и оскалилась.
— А если я позвала тебя, чтобы убить?
— Почему же я до сих пор жив?
Анна в ярости топнула ногой и, резко отвернувшись, ушла к самому краю склона к реке. Зачем она вообще позвала его?! Хотела увидеть, поговорить по-хорошему, как прошлым летом, но теперь он был перед ней, холодно ухмылялся, смотрел внимательными зелёными глазами — и ей больше не хотелось говорить. Если бы он провалился сквозь землю прямо здесь и сейчас, Анна была уверена — она бы радовалась. Потому что он должен был погибнуть не из-за Хога, не из-за кого-то ещё. Он был её проблемой, её целью, и только у неё было право решать.
Шорох ткани, шаги — и что-то тяжёлое и колющее шею легло на плечи. Она дёрнула плечами и сморщила нос.
— Убери, Керрелл…
Филипп сделал вид, что не услышал. Его дыхание щекотало за ухом, руки лежали на плечах, поддерживая плащ, и Анна поймала себя на том, что невольно упирается спиной ему в грудь. Она повернула голову, и внезапная нежность зажглась внутри, когда она смотрела на его профиль, на то, как он едва заметно улыбался уголками губ и глазами, такими тёмными сейчас.
Филипп поймал её изучающий взгляд, и глаза их встретились. Что-то дрожало в воздухе, и это «что-то» было больше, чем магия. Он приблизился к ней, дыхание стало тяжелее и чаще… Но Анна покачала головой и отстранилась.
— Нам не стоит… — прошептала она.
Филипп невесело усмехнулся.
— Не стоит…
Отходить не хотелось. К благоразумию взывать было слишком поздно. И черта, которую Анна продолжала проводить между ними с упрямством ребёнка, не верящего, что волны и в этот раз её смоют, была пересечена несмотря ни на что.
— И доверять тебе мне не стоит, — вдруг сказала Анна, отворачиваясь.
— А я тебе и не доверяю. — Голос прозвучал обыденно-жестоко. Плечи Анны напряглись. — Ты убила человека, который выполнял важную миссию. Я не верю, что ты не сделаешь этого ещё раз, и не верю, что этим человеком не окажусь я.
— Тогда зачем ты здесь?
— Потому что я влюблённый кретин, очевидно.
Филипп не успел понять, что произошло и почему, как Анна скинула его руки, плащ и отшатнулась, как будто он её ударил. Плащ упал на землю.
— Хватит об этом! — выкрикнула она, отталкивая его и задевая руку.
Дыхание перехватило, в глазах потемнело, и лицо исказило гримасой боли. Филипп с шипением схватился за плечо.
— Что такое? Что с тобой? — испуганно выдохнула Анна, пытаясь сообразить: что произошло и виновата ли в этом она. Может, она ударила его случайно высвободившейся магией?
— Ничего, — через силу проговорил Филипп, стараясь придать лицу спокойное выражение, но его руку парализовало болью. Она выворачивала мышцы, жгла каждую клетку от груди до кончиков пальцев. Она была ещё сильнее, чем сразу после ранения или когда он пришёл на базу. Сильнее, чем когда открытую рану обжигали лекарства.