Последнее слово Анна выдохнула. Взгляд её бегал. Пальцы прошлись по волосам, и она снова посмотрела на недоумённо глядящего на неё Филиппа.
— Брат? — переспросил он.
— Да… — Её губ коснулась улыбка, глаза сверкнули весёлой иронией. — Ну, знаешь, тот, кто всадил нож тебе в руку.
Она прикрыла рот ладонью, пытаясь не засмеяться. Филипп ударил себя по лбу.
— Вот скажи, ты серьёзно считаешь, что он — хорошая причина тебя отпустить?
— Филипп… — Анна смотрела на него умоляюще. — Если я не отправлю его подальше, ваши люди окажутся в большей опасности, чем ты думаешь. Обещаю, я не сбегу. Я сделаю всё, что ты захочешь!
Филипп зашипел. Она выводила его этим из себя. Опять две половины сражались друг с другом, перекрикиваясь, приводя странные аргументы, ни один из которых не был достаточным, чтобы он решился.
— Да гори оно всё огнём! — выдохнул он и бросил на Анну яростный взгляд. — Ты будешь мне за это ещё и должна. И поверь, если ты обманешь, нам лучше вообще не встречаться.
Филипп потянулся к замку — и вдруг дёрнулся: рядом раздался звук шагов, и из темноты вышел Линкольн Эрзет.
— Я тут подслушал… — протянул он, с прищуром глядя на Филиппа. Его тёмные, как два жучка, глаза отражали блеск светового шара.
Филипп в ужасе напрягся. Эрзет подошёл ближе, цокая языком.
— Занятная информация…
— Расскажете моему отцу?
— Почему бы нет? Его величество будет заинтересован, я уверен.
По позвоночнику пробежала неприятная дрожь. Эрзет его испытывал, Филипп не сомневался, но был ли это блеф? Чего он добивался?
— Как вы узнали? — спросил Филипп.
— Мои люди знают всё.
— Ваши люди?
— Те двое на страже — мои хорошие друзья. К тому же после гибели Хейдана многие его люди перешли под моё командование. Так что, даже если бы захотели, вы не смогли бы вывести эту, — он кивнул на Анну, — через дверь так, чтобы я не узнал. И сейчас, боюсь, вы тоже просто так отсюда не выйдете.
— Что вам нужно?
Филипп сжал кулаки.
— Ничего. — Он покачал головой и наставил на Филиппа автомат. Опасно блеснули энергокамни. — Лучше уберите свои светяшки, ваше высочество. Они слишком заметны в темноте.
— Вы не посмеете, — оскалился Филипп и не убрал горящий вокруг одной руки ореол. — Это блеф.
Он метнул сферу в Эрзета. Тот уклонился и оказался рядом. Удар в грудь — и он прижал Филиппа к стене, надавливая на шею автоматом. Пальцы впились в плечо, и Филипп ахнул от резкой боли.
— Будете ещё стрелять? — прошипел Эрзет.
— Фил, не надо! — воскликнула Анна, и было замерцавшая огненная сфера потухла. Филипп опустил плечи, сдаваясь.
— Это мило, — покачал головой Эрзет и отступил.
Филипп согнулся, держась за висящую плетью раненую руку.
Эрзет же подошёл к решётке почти вплотную. Казалось, стоит приблизиться ещё на миллиметр, и прутья обожгут его лицо. Наклонив голову набок, он разглядывал Анну. Глаза его блестели, губы кривились в подобии ухмылки или оскала, и он постоянно цыкал, словно всё казалось ему интересным и забавным. Анна не могла понять по выражению его лица, хороший ли это знак.
Он резко развернулся к Филиппу, и край расстёгнутого камзола взметнулся так, что едва не задел прутья.
— А теперь я хочу услышать объяснения, — сказал он.
Филипп бросил на него злой взгляд.
— С чего я должен…
— С того, что от этого зависит, что сделаю я. Первый вариант: мне не нравится, и я иду прямо к его величеству. Второй: я оставляю вас в покое и наблюдаю, как все ваши попытки её вызволить проваливаются. Ну и третий, — он хмыкнул, — я вам помогу. Дам полезный совет.
— Зачем вам это?
Эрзет меланхолично поднял брови, качая головой.
— Потому что есть вещи, ради которых стоит нарушать законы, уставы… И принципы.
Он посмотрел на Анну так, что та отшатнулась. Ей хотелось сказать что-то колкое, фыркнуть на его рассуждения, может, даже усомниться в честности, но взгляд выбил из неё всю смелость, приклеил язык к нёбу и заставил подавиться несказанными словами. Она бы ни за что не хотела встретиться с ним ещё раз.
— Отлично, — выдохнул Филипп. — Оправдываться я не собираюсь. Мои причины очевидны.
Эрзет слушал, изредка щёлкая языком. Эта привычка раздражала, подобно не закрытому до конца крану, когда капли разбиваются сразу о подкорку мозга.
Пока Филипп, пытаясь сохранить самообладание, рассказывал об их отношениях, Анна ушла в дальний угол камеры и, прислонившись лбом к стене, жалела, что не может оглохнуть. У неё пылали щёки, голова снова начинала трещать. Слова Филиппа били по ней, как крупные градины: больно и словно могли оставить синяки. Как он мог это говорить? Как у него хватало мужества? Анна наверняка бы что-то выдумала или как-то улизнула от разговора. Было тяжело просто слушать…